– Ну, вы похоже на статую, знаете, –
объяснил он, наконец. – В том смысле, что вы как… – он все-так
украдкой взглянул, – … как произведение искусства. Идеальная
скульптура, безупречная во всем, всегда стоит на возвышении и
смотрит на всех свысока. А скульптуры – они хоть и радуют глаз, за
душу не трогают. На них можно смотреть, ими можно восхищаться, их
можно даже полапать, если ты извращенец, – пооткровенничал Эмрис. –
Но в конечном итоге скульптура – это камень, холодный и не
вызывающий сочувствия.
Идель подумала, что это время суток
преображало их в чем-то до неузнаваемости. Если ее, срывая маски,
ночь делала проще, то с Эмриса наоборот будто бы спадал покров
нарочитой, навязчивой простоты работяги, обнажая человека более
мудрого, с более серьезными и глубокими взглядами, чем можно было
бы ожидать от мужчины, у которого в подчинении находится такой
слегка туповатый детина как Крейг.
«Человека, который вырос в графском
замке и однажды должен был хорошенько запрятать свое знатное
прошлое, чтобы сойти за своего среди бродяг, головорезов и
воров».
Огонь в камине тлел настороженно,
будто опасаясь отдавать сразу слишком много тепла. Тени его
маленьких язычков ложились Эмрису на щеку, еще яснее вычерчивая
линии двух шрамов. Да, она бы не назвала его красивым, но, пожалуй,
Железного Барона можно было считать обаятельным – как его морщинки
смеха вокруг глаз. Непреклонным, как его вырубленный прямой линией
нос. Его можно было счесть человеком четких позиций – как его
жесткие очерченные губы. И еще – надежным, как упрямые плечи и
ходившая вверх-вниз от дыхания могучая грудь. Вся его внешность
была зеркалом его нрава, подумала Идель и заставила себя
встать.
Не задумываясь, Эмрис встал тоже.
– Мне уйти? – Кажется, он не
переоценивал ситуацию. – Наверняка дочка Тобиаса уже застелила
постель и убралась…
– Мы оба понимаем, что она сидит и
ждет вас там, просто потому что, если сейчас пойдет к родителям, ей
здорово достанется.
– Вы серьезно? – насупился Железный.
Идель отвернула лицо в сторону, хмыкнув:
– Право, барон, вы же не думаете, что
мы живем в мире, где у женщин спрашивают согласия до того, как
распорядиться их судьбой?
Этот незатейливый вопрос огрел
Железного по затылку: вот откуда эти ее «Я не беру чужого» и «Свое
я не упустила ни разу». Вот почему она не согласилась быть с
Легрейфом и почему ей было так важно выйти замуж на своих условиях,
не допуская и тени возможности, что муж будет распоряжаться
Греймхау за нее: Идель не выносила никаких притязаний на ее
свободу. Особенно на свободу распоряжаться своей жизнью, своим
телом и своей судьбой.