– Он только и делает, что спрашивает.
Сначала в бреду кричал, сражался с персами, потом пришёл в себя и
стал спрашивать. Правда, вопросы не отличаются разнообразием. Его
интересовало собственное местонахождение. Хотел узнать, куда
направился царь. Он уверен, что войско ушло вперёд, а его оставили
гнить среди раненых. Рвётся к Александру, порывается снять бинты,
хоть вяжи его. Грозится мне руки вырвать. Сейчас уже поутих
немного, ослаб.
– Ты ему...
– Не сказал. Он даже не спросил, кто
победил.
Птолемей горько усмехнулся.
– На этот вопрос легко ответить
правду. Можно мне к нему?
– Сейчас, да, – врач улыбнулся, – ты
чрезвычайно деликатен, Птолемей. Селевк и Леоннат состязались в
измышлении страшных кар на мою голову, если я не впущу их.
– Не сердись на них, Филипп, – сказал
Птолемей, – все мы сейчас не в себе.
Внутри прохладно, просторно и уютно –
акарнанец умело подбирал покои для пациентов. В Лампсаке Птолемей
занял пустующий дом Мемнона-родосца, что бился на стороне персов
при Гранике во главе греческих наёмников. "Вольный" Лампсак уже
больше ста лет управлялся эллинами, которым время от времени его
дарили персидские цари. Последний раз город был подарен ныне
покойным Артаксерксом Охом именно Мемнону, но родосец бежал из
своих владений ещё два года назад, когда передовые части македонян
под командованием Пармениона, заняли всю Троаду в ожидании высадки
основных сил сначала царя Филиппа, а затем Александра.
Птолемей впервые переступил порог
эллинского дома в Азии и с любопытством его осматривал, пытаясь
найти присутствие чего-нибудь варварского. Нашел довольно быстро: в
одной из комнат пол застлан коврами, ими же завешены стены, а из
мебели лишь низкий столик посередине. На столике стояла серебряная
посуда непривычного вида. Судя по всему, комната предназначалась
для приёма гостей-персов. Ей уже давно не пользовались, но рабы,
оставшиеся в доме, исправно протирали здесь пыль, выколачивали
ковры. А в остальном – дом, как дом. Не отличить от жилища
какого-нибудь богатея в тех же Афинах. Вот и верь тому, что
эллины-ионийцы живут под пятой персидского царя в страшном
угнетении, лишённые возможности вести привычный образ жизни.
Комната, которую врач подобрал для
раненого, выходила, как и прочие, в перистиль, внутренний дворик,
но в отличие от большинства других помещений она закрывалась не
занавеской, а деревянной дверью. Хорошо смазанные бронзовые петли
позволили Птолемею войти совершенно бесшумно, однако он не остался
незамеченным: возникший сквозняк заставил человека, лежавшего на
постели, установленной изголовьем под маленьким окном с
полуоткрытыми ставнями, повернуть к вошедшему лицо. Он не мог
видеть Птолемея: глаза скрыты под белой повязкой, закрывавшей всю
верхнюю часть лица.