– Дорогу! Дайте дорогу!
По мостовой застучали копыта.
Несколько всадников, обдав пехоту ядрёным запахом свежего конского
навоза, пронеслись по улице. У завала им пришлось остановиться,
один из них, багрянобородый перс, весь в золоте, даже поднял коня
на дыбы.
– У, Акем
Мана[1]! Долго копаетесь, дети шакала!
Быстрее расчистить! – для пущей убедительности всадник, явно
главный здесь, стегнул плетью одного из такабара, те сразу же
забегали быстрее.
Через завал пробирался человек.
– Господин! Господин Фарнабаз,
Сирфака там нет!
– Как нет?! – возопил Фарнабаз,
флотоводец Великого царя, снова подняв на дыбы атласно-чёрного
тонконогого жеребца, отчего у него с головы едва не слетела тиара,
– куда провалился этот шелудивый пёс!
– Не знаю, господин!
– О, Ненавистный, за что обратил на
меня свой чёрный взор? Защити светозарный
Михр[2] и надели этих бесполезных людей
хоть толикой храбрости! – Фарнабаз повернулся к одному из всадников
и приказал, – разыщи Мемнона, немедленно!
Родосец приходился Фарнабазу, сыну
Артавазды, бывшего хшатрапавы[3]
Фригии-на-Геллеспонте, родным дядей. Отец флотоводца, давний друг
Мемнона, много лет назад женился на сестре эллина. Племянничек,
однако, слыл изрядным гордецом и в данный момент мнил себя выше
дядюшки, ибо командовал немалой частью персидского флота, а родосец
по его мысли – разбитый македонянами неудачник. Хотя и родственник,
друг отца, которого следовало почитать. Фарнабазу было около
двадцати пяти, но пышная, окрашенная охрой борода, делала его
гораздо старше своих лет.
Мемнон отыскался в гавани, где он
командовал погрузкой войск на корабли. Этот сорокашестилетний муж,
одетый по-персидски, выделялся в толпе эллинских наёмников, как
пёстрый петух среди одинаково-безликих кур. С флотоводцем они не
пересеклись, ибо тот прибыл в город не по воде, а прискакал
верхом.
Эфес, раскинувшийся в окружении
холмов и болот, располагался в тридцати стадиях от моря, однако
имел сразу две гавани, одну в устье реки Кайстр, где сейчас стояли
пятьдесят триер Фарнабаза, а другую прямо в черте городских стен.
Внутренняя рукотворная гавань, довольно обширная, соединялась с
рекой узким и длинным каналом. По этому каналу один за другим
корабли Мемнона выходили в море.
– Ты что делать, дядя?! – от
возбуждения перс слегка коверкал эллинскую речь, хотя этот язык был
ему не менее родным, чем персидский, – кто тебе позволять уходить
Эфес?