– Слишком уж подозрительно
выглядят эти самоубийства, – хмуро промолвила Ада, которой не
нравилось, что Владимир теперь не просто рассказывает, но всячески
пытается включить в обсуждение и ее. Как бы эгоистично это ни
звучало, но девушки уже погибли, и Ада бы предпочла не обсуждать
подробности их гибели. Разве Вовчик вызвал ее за этим – посудачить
о трагических судьбах ее бывших соседок по комнате?
– Подозрительно! –
согласился он. – Я вообще не верю в их самоубийства: или их
убили таким способом, или довели до этого шага.
– Почему ты так считаешь? –
вскинула она взгляд на собеседника.
– А тебя связь между этими
девушками не наводит на подобные мысли? Все они жили в одной
комнате в интернате. Что это, такой вирус самоубийства, который
поразил их, или простая случайность? В случайности я не верю, в
«вирус» – тоже. Но я чувствую, что эти смерти связаны с тем,
что случилось пятнадцать лет назад с нами.
Он выделил «с нами», и Ада невольно
отшатнулась, словно желая выйти из этого круга, в который
обобщающим местоимением ее включил Владимир.
– А что случилось с
«нами»? – не без ехидства осведомилась она.
– Ну… Та странная история.
Хорошо, не с нами, а с тобой. Ты‑то знаешь, что произошло.
– Уверен? Я знаю о той трагедии
не больше твоего!
– Хорошо, хорошо, – пошел
на попятную Владимир. – Я прошу лишь вспомнить те события…
Если хочешь жить.
– Жить я хочу, даже очень. Но не
понимаю, с чего ты решил, что к смерти моих бывших соседок по
комнате имеет отношение та история! – Ада незаметно для себя
повысила голос так, что на нее оглянулась и официантка, принимающая
заказ у нового клиента, и парочка у окна.
– Тише ты, тише…
– Я не понимаю твоей
логики, – добавила она, понизив голос.
Вовчик ответил не сразу. Отвернувшись
к окну, он посидел так какое‑то время, молча рассматривая важно
расхаживающего по асфальту голубя. Ада не торопила его,
догадываясь, что он собирается с духом для того, чтобы поведать ей
что‑то еще.
– Не знаю, поверишь ли ты
мне…
– Рассказывай уже!
Мужчина расслабил узел галстука,
видимо, дышать ему в такой «удавке» было нелегко, расстегнул
верхнюю пуговичку воротника и повертел шеей. Затем допил из чашки
чай и после таких долгих приготовлений наконец‑то начал:
– Вряд ли ты примешь мои слова
всерьез. Но я расскажу. Вначале это был сон… Я очень редко вижу сны
и не запоминаю их. А уж тем более не пытаюсь разгадать. Но этот сон
был слишком навязчивым – я видел его ночь за ночью, и мне с каждым
разом становилось все тревожнее. Причин для тревог и беспокойств у
меня не было, в жизни все шло как обычно. Но тем не менее… Я думал
об этих сновидениях постоянно, на работе был рассеянным, все
валилось из рук. Начал совершать какие‑то поступки, которые мне
несвойственны, – так, по мелочам.