Налюбовавшись на папеньку, я
входила в кабинет, подкрадывалась к отцу на цыпочках и
останавливалась в двух шагах от его кресла. Игрой моей было считать
про себя до тех пор, пока папенька меня не увидит. Когда он
отрывался от книги и наконец‑то замечал меня, я радостно
вскрикивала, и отец, засмеявшись, брал меня к себе на колени. А я
обнимала его за шею так крепко‑крепко, как могла. А потом,
отстранившись, трогала руками его бороду, заглядывала в синие
глаза, видела в них любовь и, счастливая, просила почитать мне то,
что он читал до моего прихода. И он никогда не говорил мне, что
книга – для взрослых…
…Он выслушивал меня всегда, даже
если мои просьбы казались ему невыполнимыми. Никогда не перебивал,
и если вынужден был отказать, то делал это так доходчиво и мягко,
что я соглашалась с ним без обид. Я надеялась, что и в этот раз он
меня выслушает и поймет. Но в тот вечер, когда я решилась открыть
ему правду, папенька впервые недослушал меня… Во время моего
рассказа он хмурился, взгляд его становился пасмурным, как
октябрьский день. И вдруг, перебив, закричал, что я наговариваю на
мадемуазель и что, если он еще раз услышит от меня подобную
нелепицу, велит наказать меня. Меня…
Мадемуазель папенька привез из
недавнего путешествия по Европе на место старого и полуглухого мсье
Николя, который в последние месяцы не столько занимался со мной
языками и науками, сколько дремал в кресле у камина, пока я читала
отмеченные им отрывки в книгах.
Я ожидала увидеть перед собой
молодую красивую женщину, одетую по последней парижской моде, и
предвкушала эту встречу. Мне не терпелось разглядеть ее
восхитительные наряды, настоящие французские, сшитые парижским
портным. Но когда папенька представил мне мадемуазель Мари, я могла
подумать что угодно, но только не то, что она и есть та самая
француженка, предназначенная мне в гувернантки. Высокая и худая, с
широкими мужскими плечами и ровной, будто у балерины, спиной, с
огромными ступнями и такими же неизящными руками, она мне
показалась страшилищем. Одета мадемуазель была в темное шерстяное
платье с простым лифом и юбкой, унылыми ровными складками
спускавшейся до самых ботинок. Свои темные волосы мадемуазель
завязала в тугой пучок на затылке, что совсем не добавляло ей
красы, напротив, такая прическа делала ее и без того
малопривлекательное лицо совсем отталкивающим. Длинный нос
спускался к верхней тонкой губе, левую щеку уродовало родимое пятно
размером с двугривенный. «Бедняга»,