– подумала я,
решив, что с такой внешностью мадемуазель никогда не выйти замуж.
Возраст Мари подходил к тридцатилетней отметке, а она оставалась
незамужней девицей. И все же, хотя я в первое мгновение и пожалела
ее, симпатии она не вызывала, напротив, было в ней что‑то опасное,
что я почувствовала, да только не сразу придала этому значение. Ах,
если бы я знала, чем это обернется…
С мадемуазель у нас сразу не
сложились отношения, хотя я и очень старалась понравиться ей. Но
что я получала в ответ на свои попытки завести с нею отвлеченные
беседы и изящные комплименты, которыми я ее осыпала?.. Лишь едкие
замечания: «Мадемуазель, вы опять неверно употребили форму глагола!
И будьте добры повторить времена».
Ни ласкового слова, ни улыбки…
Впрочем, кто смог бы заменить мою бедную матушку, которую я никогда
не видела? Она умерла ради того, чтобы я появилась на свет,
выменяла у Господа мою жизнь в обмен на свою. Папенька да кормилица
Ульяна растили меня.
Ульяна первая сказала то, о чем я
даже боялась подумать. «Ведьма она, прости господи… Ведьма самая
настоящая! Как же он, Петр Алексеич, мог привезти ее для моей
кровиночки?» – «Да что ты такое говоришь,
Ульяша!» – вступилась я за мадемуазель, а сердце так
и забилось сильно‑сильно. Моя кормилица чутье имела, как у кошки:
если говорила, что мадемуазель ведьма, значит, правда то и есть. И
стали вспоминаться мне те странности, которые водились за Мари:
платья выбирает темные, даже в праздник, в церковь на службу ни
разу не пришла. Иноземка, другой веры… Да разве оправдание это?
Вера в Бога едина, как и един Бог. Старый мсье Николя никогда не
пропускал воскресной службы!
А когда она смотрит на меня в то
время, когда я отвечаю урок, ее взгляд делается застывшим, как у
мертвой рыбы, и лицо ее кажется неживым, как у тех кукол, что она
лепит.
Да и разве это христианское дело
– то, что она творит? Ульяша мне рассказала, что вошла однажды в
комнату мадемуазели, думая, что та ушла в деревню, но застала
хозяйку на месте. И то, чем она занималась, напугало Ульяшу до
визга. В первый момент моей бедной кормилице показалось, что у Мари
на столе лежит ребенок, и проклятая ведьма ощупывает его лицо.
Мадемуазель тоже напугалась до крика… И как же было горько Ульяше и
мне, когда папенька в том конфликте неожиданно принял сторону этой
чужеземки, а не кормилицы, растившей меня, заменившей мне
мать!