Через час мы достигли линии наших
передовых постов. Сержант, командующий четырьмя красноармейцами на
небольшой сопке, шепотом докладывал обстановку, а я пытался хоть
что-то рассмотреть в предрассветном мгле в трофейный «Цейс», снятый
с трупа японского офицера в далеком тридцать девятом году. Со слов
сержанта выходило, что еще позавчера утром соседнюю сопку занимал
взвод японской пехоты. Но, с вчерашнего утра, всякая активность там
прекратилась. Не было видно даже дымка из блиндажа, расположенного
на обратном скате сопки, а без обогрева жилища даже такие стойкие и
дисциплинированные бойцы, как японцы, при такой низкой температуре
долго не выдержали бы. Мне очень не нравилось, что самураи, как бы
приглашали меня двигаться к месту встречи с агентом, или
оставленному там тайнику кратчайшим путем, но иного варианта
действий я не видел. Сроки не позволяли ждать, продолжив наблюдения
или двигаться в обход. Местом встречи или закладки тайника было
заранее оговорено в протяженной балке, тянущейся вглубь японской
территории в километре от покинутой японцами сопки. По озвученной
для всех сопричастных к моему разведывательному выходу легенде, я,
командир батальона сто сорок второго танкового полка, в штате
которого я до сих пор числился. Целью разведки являлось проверка
балки на предмет установки японцами минно-взрывных и инженерных
заграждений, которые бы могли помещать танковому полку выйти в тыл
атакующей наши позиции японской пехоте.
Оставив прикрытие на посту, мы с
«комсомольцем» медленно выдвинулись в сторону балки. К моему
удовольствию я правильно выбрал направление, мы, почти сразу вышли
к пологому спуску, пригодному для движения легких танков. Проехав
по балке метров пятьсот, я сделал рукой знак, чтобы «комсомолец»
оставался на месте. Очевидно, он меня сразу не понял, и когда он
попытался двинуться вперед, я сделал зверское лицо и повторил
движение рукой. Не хватало еще, чтобы посторонний человек увидел
агента или сигнал, указывающий на наличие тайника с заложенным
донесением. Агента я знал в лицо, мы встречались пару раз, с того
момента, что он был передан на связь со мной. Типичный монгол, с
исчерченным глубокими складками лицом, на вид от тридцати до
пятидесяти лет. Я думаю, что до внедрения на территории противника
он заканчивал ту же разведшколу под Читой, где на краткосрочных, но
очень интенсивных курсах учился я. Маленькая монгольская лошадка с
мешком на морде и с обмотанными мешковиной копытами двигалась почти
бесшумно, комсорг, на такой - же лошади, недвижимой статуей, застыл
позади. Когда до очередного поворота балки оставалась метров
десять, я услышал, отчетливо прозвучавший в застывшем, промерзшем
до хрустальной прозрачности, воздухе, шепот. Кто-то очень тихо
прошептал по маньжурски: