- Сколько еще ждать?
Тут же, еле слышно, по маньжурски, но
с характерным японским акцентом прозвучал ответ:
- Заткнитесь все.
Я замер. Скорее всего, за поворотом
меня ждут в засаде баргуты – маньжурские кавалеристы под командой
японского офицера. Значить агент раскрыт и наверняка схвачен и
выпотрешен до конца. Я очень сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог бы
не ответить на вопросы, настойчиво задаваемые самураями из
контрразведки, с их безграничной фантазией в области применения
восточных пыток.
Я сунул руку в карман полушубка, где
всегда лежал мой последний шанс – граната «Ф-1», убойная и
надежная. Если кинуть гранату за поворот, то есть шанс
уйти.
- Товарищ капитан, почему вы
остановились? – отчетливо и громко прозвучало сзади. Я скосил глаза
вбок. «Комсоргу» удалось неслышно приблизится ко мне и, сейчас, он
весело скалился мне в лицо: - мне кажется, что вас там ждут,
двигайтесь вперед.
Свой аргумент он подкреплял обрезом
винтовки, кажется, в девичестве это была японская «арисака», что
недвижимо смотрел мне в лицо огромным черным обрезом ствола. Потом
предатель улыбаться перестал:
- Давай вперед и без
глупостей.
Терять мне было нечего. Сдача в плен
японцам капитана из разведывательного отдела штаба армии было не
мысленным. Даже если останусь жив после интенсивных допросов, семью
– жену, сына и дочь ждет незавидная судьба, поэтому для меня
варианта, кроме героической гибели, желательно с подтверждением ее,
не существовало. Необученную лошадь на дыбы поднять не удалось, но
развернуть ее и прикрыться я смог, что заставило «комсомольца»
замешкаться с выстрелом, а может быть ему была дана команда не
стрелять в меня. Я привстал на стременах и из всех сил, не глядя,
швырнул гранату в сторону засады, а потом потянул «наган» из
кобуры. Лицо комсорга приняло плаксивое выражение, и он, вытянув
руку с обрезом в мою сторону, выстрелил. Удар бросил меня на заднюю
луку седла, я повис на крупе вертящейся, напуганной взрывом гранаты
и выстрелом в упор, лошади. Глядя в мечущееся перед глазами черное
небо с яркими звездами, уже не имея сил поднять раскинутые в
стороны руки, я вспомнил, где я видел этого ловкого и хваткого
комсорга. Тридцать девятый год, третья атака за день на изрытые
траншеями, курящиеся ядовитым дымом, но еще зло плюющиеся огнем,
японские позиции. Половина «Т-26» моей роты чадят жирным дымом
впереди. Мой командирский танк, с заметной издалека дугой антенны
вокруг башни, за последние четыре часа потерял гусеницу и дважды
был пробит японскими противотанковыми снарядами в тонкую броню
клепанного корпуса. И вот по рации, среди хрипа помех, я скорее
угадываю команду командира полка на новую атаку. Высунувшись из
люка, я даю знак флажками «Вперед» но проехав двести метров и
выглянув из чуть приоткрытого люка за спину, со злостью вижу, что
пехота, поднявшаяся в атаку, пробежав метров сто пятьдесят,
залегла, и сейчас либо бодро отползает назад, либо копает
индивидуальные ячейки на месте. Судя по всему, командиров в
пехотной роте не осталось. Продолжать атаку нельзя. Три моих танка,
в предыдущих атаках, вырвавшиеся вперед, теперь, застывшие на
японских позициях, дошли до них, но были сожжены, потому что пехота
залегла на середине дистанции. Японские пехотинцы, бросающиеся в
самоубийственные атаки со всех сторон, кто с шестовой миной, а кто
с прижатым к животу зажигательным зарядом, сопротивления от слепых
за глухой броней танкистов, почти не встречали.