Она потянулась к подсвечнику, который поставила на стол, войдя в
комнату, и вдруг замерла.
Кондор, слишком уставший, чтобы сопротивляться, не сразу понял,
куда она смотрит. Ему было почти все равно, увидит ли она что-то из
его черновиков, успеет ли прочитать бесценные сведения и
государственные тайны, но леди Лидделл вдруг так увлеклась, что
выпустила его запястье из своей хватки.
— Мари?
— Кто это? — спросила она изменившимся голосом.
И Кондор понял, на что она смотрела.
На портрет Амелии, который он набросал, пока думал, что
рассказать Дару, а что утаить от него.
Это почему-то царапнуло. И то, что Мари увидела этот портрет, и
то, что портрет вообще появился, подло выдав Кондора и все то, что
занимало его мысли.
— Это? Это леди Амелия, — вздохнул он и попытался свести все к
иронии: — Мне испугаться, что ты начала меня ревновать? Это зря,
милая.
— Нет, — леди Лидделл яростно помотала головой. — Просто… Дело в
том, что я ее видела. За этим я и пришла, Кондор, — она повернулась
к нему и Кондор понял, что Мари больше не выглядит уверенной и
упрямой. Нет, она казалась испуганной — и Кондор вдруг испугался
сам. — Рассказать тебе, что случилось, потому что я ничего не
понимаю и мне никто не торопится что-то объяснять.
***
Склонность Габриэля к точным записям, его помешанность на мелких
деталях каждого эксперимента в свое время сыграла с ним злую шутку:
его дразнили. Вордсворт, школа для юношей, одаренных способностями
к колдовству, не был добрым местом: мальчишки — всегда мальчишки,
даже если они волшебники. Тем более, когда они волшебники. Кондору
было стыдно вспоминать некоторые из собственных выходок, а ведь он
никогда не был главным возмутителем спокойствия.
Вдолбленные Присциллой принципы, родовая честь и нежелание
разочаровать отца, в котором Кондор очень долго видел не человека с
изъянами и царапинами, а ожившее божество, — все это превратилось в
некий закон, внутренний компас, не позволяющий тому, прошлому
Юлиану дель Эйве опускаться до низостей.
У других не было ни родовой чести, ни Присциллы, поэтому
Габриэль, попавший в Вордсворт вопреки здравому смыслу и, кажется,
своему желанию, стал отличной мишенью для острот.
Многие, правда, потом поняли, что скрупулезные записи обо всем
на свете: магии, природе, экспериментах, плетениях заклятий, словах
наставников — штука полезная, а с Мастером Моррисом лучше все-таки
дружить.