— Снова переживаешь о том, настоящая ли ты девочка? Убедить тебя
в том, что ты не кукла, было проще, но, кажется, в отличие от той
волшебницы ты не идешь по красивой дорожке, побеждая все на своем
пути. И ни принцев, ни чудовищ пока в себя не влюбила.
Я перевернулась на спину и посмотрела на то, как причудливо
легли тени на потолке.
— И все-таки…
— И все-таки миледи здесь, — Ахо почти мурлыкнул. — Смеется,
грустит и расстраивается, а потом опять смеется. Даже если ты спишь
где-то там и твое тело медленно разрушается, ты не сможешь ничего
изменить и остается лишь жить здесь. Могу еще раз за палец укусить,
— в голосе прозвучало отвращение. — Может, проснешься.
Он опять закрыл лапой кристалл — и мир погрузился во тьму, а я —
вместе с ним. Ахо переполз к моим ногам и свернулся там. Я
чувствовала, что мурлычет он как вполне настоящий кот — и не
подумаешь, что там, под многоуровневым, сложным и искусным мороком,
прячется странное существо, что-то среднее между растением и
насекомым.
Фейри умели создавать идеальный морок — это я тоже прочитала.
Они вообще были мастера по части иллюзий. Правда, их представление
о должном часто отличалось от того, как все было на самом деле. И
на этом различии их и ловили, если было надо поймать.
“Не так-то ты глупа, леди Лидделл”, — подумала я, а потом
подумала о том, что это вот “леди Лидделл” стало своим настолько,
что в голове я сама себя так называю. Почему-то имя звучало голосом
Кондора, с его интонацией, чуть язвительной, но довольной.
Я перестала всматриваться во мрак и свернулась под одеялом.
И никаких странных комнат и силуэтов, вообще ничего в моих снах
в ту ночь больше не было.
***
Читать за завтраком трактат по магии я не решилась, потому что
книгу одолжила у Кондора и боялась заляпать ее джемом. А вот
“Чародей” Леди Бланки был моим и только моим, поэтому я без
зазрения совести раскрыла его, разложив на накрытом столе и
подперев страницы краем тарелки.
Завтрак начался поздно. Утренние сумерки сменились тусклым
светом, в камине остались лишь тлеющие угли, а снаружи, с улицы,
слышались голоса, стук копыт и другие звуки, которыми жил Арли.
Ренар справа от меня страдал от них.
Не знаю, что я испытывала по этому поводу больше — сочувствие
или злорадство — но моего милосердия хватило и на то, чтобы
намазать еще один тост маслом, и на то, чтобы помалкивать и не
давать язвительных советов.