- Покойный государь тоже так считал, -
задумчиво проговорил Толстой.
- Не сомневаюсь, - сказал Саша. – Чем
больше узнаю о дедушке, тем больше его уважаю. Казнить за неудачи – это форма
самооправдания: я всегда прав, а они – изменники.
- Иоанн Васильевич считал, что
поражение под Невелем – следствие сговора с врагом, - заметил граф. – У
Курбского был численный перевес почти в четыре раза.
- Зависит от того, кто был в обороне,
- сказал Саша. – И от рельефа. Так что всякое могло быть. Виновен Курбский или
нет, но это первый русский либерал, первый человек, который заговорил о
гражданских правах. Мое любимое: «Почто затворил свое царство, аки твердыню
адову».
- «Почто, царь, отнял у князей святое право отъезда вольного и царство
русское затворил, аки адову твердыню…», - уточнил Толстой.
- Я по
памяти цитирую, - признался Саша.
- Вы
читали переписку Грозного с Курбским, Ваше Императорское Высочество? – спросил
граф.
-
Конечно! – сказал Саша. – Как это можно не читать? Это же абсолютный мастрид!
– Саша
очень любит англицизмы, - заметил Никса.
- Мы поняли, - кивнул Алексей
Константинович. – Между прочим, в последние годы царствования вашего дедушки,
тоже было сложно выехать.
- Хорошо, что вы об этом сказали, -
вдохнул Саша. – Я не знал.
И посмотрел на Рихтера.
- Да, - кивнул Оттон Борисович. – Цены
на паспорт для выезда на лечение подняли до ста рублей.
- А просто для выезда заграницу – до
250-ти, - уточнил граф.
- Ничего себе! – сказал Саша. – Это же
годовое жалованье титулярного советника!
- А одному богатому курляндцу,
просившемуся на воды, государь Николай Павлович объявил, что и у нас в Отечестве
воды есть, - добавил Толстой.
- Он и уволить со службы мог, -
сказала Софи. – Как сына князя Долгорукова, который пытался выехать заграницу
для поправления здоровья: «совершенно разрушенного».
- Остроумно, - хмыкнул Никса. – Как
можно служить с совершенно разрушенным здоровьем?
- Логично, конечно, - согласился Саша. – Но
жестоко. Если ты строишь твердыню адову на земле, жди молнии животворящей с
неба. Самое обидное, что тебе забудут все то хорошее, что ты сделал до этого. И
в историю войдешь совсем не тем, кем бы тебе хотелось.
- Не забудут! – сказал Никса. – Ни
свода законов, ни усмирения холерного бунта, ни первой железной дороги!