- Да, - кивнул Никса.
Саша поморщился.
- И потомок графа Кирилла
Разумовского, - продолжил Никса.
- Того самого? – спросил Саша. –
Который пел с придворными дьячками?
- Нет, это Алексей. Кирилл – его
младший брат.
- Понятно, донской казак?
- Запорожский, - поправил все знающий
Никса.
- После казаков там несколько
поколений сменилось, - заметил Рихтер. – Кирилл Разумовский учился заграницей
и, вернувшись, возглавил Академию наук. Алексей Константинович – его внук,
по-моему.
- Правнук, - кивнул Никса, - сын Анны
Алексеевны Перовской.
- Стоп! – прервал Саша. – Как ты
сказал? Перовской?
- Да, - кивнул брат. – Анны Перовской.
Что тебя так удивило?
- Никса, что за род «Перовские»?
Никса перевел взгляд на Рихтера.
- Это дети Алексея Кирилловича
Разумовского, - сказал Оттон Борисович. – У него под Москвой имение Перово.
Отсюда фамилия.
Саша привык к тому, что Перово – это
район Москвы. Да, города растут быстро.
- А почему не Разумовские? –
поинтересовался Саша.
Рихтер посмотрел на Никсу.
Оттон Борисович опустил глаза и
вздохнул.
- Официально они воспитанники, -
сказал брат.
- Понятно, - усмехнулся Саша, -
бастарды значит. Давай уж называть вещи своими именами. А мать кто? Прекрасная
свинарка?
- Мещанка, - сказал Никса. – Я не
помню фамилию.
- А нет ли в роду Перовских женщины по
имени «Софья»? – спросил Саша.
- Зачем тебе? – удивился Николай.
- Где-то я слышал это словосочетание
«Софья Перовская», - объяснил Саша.
Рихтер задумался.
- Есть, - наконец, сказал он. – Одна
из сестер Анны Алексеевны. Но она давно княгиня Львова.
- А еще? – не унимался Саша.
Оттон Борисович пожал плечами.
- Я не знаю, - признался Никса.
Их разговор прервало возвращение
библиотекаря. С ним был лакей, он и нес книги, которые водрузил на стол двумя
симпатичными стопочками.
- Пустили козла в огород, -
прокомментировал Саша.
Когда в Перестройку книги появились в
магазинах, он имел привычку спускать на них всю стипендию. Закупался где-нибудь
в «Москве», «Прогрессе» или «Молодой гвардии», приносил домой сумками,
складывал на стул перед креслом и с наслаждением просматривал одну за другой.
Но таких инкунабул с золотыми обрезами
у него еще не было. Начал с французских и немецких, они были самыми старыми и
роскошными, даже не в коже, а в сафьяне. Но насладившись обложкой и первыми
страницами, почти сразу отложил: это будет работа, а не удовольствие.