Они
тренировались еще около сорока минут. Когда солнце скрылось на
западе и воздух пустыни начал стремительно остужаться, Килар был
готов к самостоятельному путешествию. Он разрешил себе поспать
шесть часов и уселся за штурвал.
Всю ночь до
самого рассвета Килара преследовало ощущение, будто он не просто
движется вперед, а убегает. Какой-то сгусток тьмы следовал за ним с
берега океана. Спина деревенела и покрывалась гусиной кожей, когда
он поворачивал голову на юг. Килар останавливался, вылезал из люка
и подолгу вглядывался в темноту за кормой. Но там ничего не
двигалось. Это навязчивое состояние выглядело безотчетным и
каким-то смазанным, как воспоминания о давно умершем родственнике,
но все же достаточно устойчивым, чтобы вызывать постоянную
угнетающую тревогу.
Они сделали
остановку на рассвете и позавтракали сублимированными армейскими
пайками. Перед отбытием Килар закопал в песок два ящика с припасами
и оружием, а сверху воткнул саперскую лопатку. Торчащий на полметра
черенок он обвязал красной изоляционной лентой. Среди
желтовато-серых песков алый винил горел как пламя на конце факела.
Килар повторил Грей и Ламберт все, что сказал накануне, потом
запустил двигатель, и они отправились дальше.
Странник
регулярно принимал лекарства и предложил таблетки Линн. Она
подтвердила, что эфинил—отличное средство. Как раз то, что нужно
для борьбы с агрессивной инфекцией. За истекшие сутки здоровье
Килара ощутимо улучшилось. Опухоль на руке спала. Рана
зарубцевалась к рассвету. Только памятка «головозадого» на каждом
шагу отдавалась резью в правом бедре. Само место укуса превратилось
в темный синяк, твердый на ощупь. Килар решил, что это
сворачивается отравленная кровь.
Линн все
еще чувствовала себя неважно. Шея и левая рука покрылись
красноватой сыпью, а к вечеру подскочила температура. Килар знал,
что сил у нее почти не осталось. Линн держалась исключительно
благодаря упрямству.
Килар
спрыгнул с бокового крыла вездехода и осмотрелся, защищаясь рукой
от пыли. В тягостном безветрии тончайшая мучнистая взвесь
поднималась в воздух, проникала в поры кожи и залетала под ресницы.
Песок был повсюду. Он царапал язык, забивался в швы на одежде, от
него чесались глаза.
Ствол
гигантского дерева оказался полым внутри. Мягкая древесина давно
рассыпалась прахом. Желтовато-зеленая змея выползла из бывшего
дупла, ставшего теперь небольшой круглой пещеркой, и заскользила
вниз по склону, оставляя виляющий след, словно от толстой
веревки.