Человек, возившийся с проводами у щитка управления, утвердительно махнул головой.
– Так вот, отец Виктор, вы представляете, что значит – убрать отсюда эту железную махину? Нет, вы не представляете! Она построена полвека назад, и ее можно только демонтировать или распилить на металл. Все. А это единственный аттракцион в районе! Люди уже спрашивают, когда запустят колесо? Что я им потом скажу?
– Правду.
– Какую правду? Что здесь убили священника, на его могиле к столетию вождя мирового пролетариата соорудили этот аттракцион, и теперь тут вместо карусели будет крест? Нужна им такая правда?
– Арсений Викторович, правда – она и без нас придет к каждому в свое время. В этой земле – останки человека, принявшего мучения за веру. Его надо перезахоронить и канонизировать. А здесь отстроить часовню для поминовения убиенных… Это, если хотите, наш человеческий долг. Решение владыки уже есть, и мы будем обращаться в соответствующие инстанции.
– Обращайтесь, куда хотите, – Арсений раздраженно хмыкнул. – Если мое мнение кого-то интересует, то я считаю это абсурдной затеей. Знаете, сколько я сил и времени потратил, чтоб это колесо восстановить? Ну вот, закрутилось!
…Некоторое время Арсений и отец Виктор молчаливо наблюдали за вращением колеса обозрения, которое с металлическим лязгом постепенно набирало ход.
– Все возвращается на круги своя, – задумчиво произнес священник. – И добро наше, и зло…
– Вот вы меня уже и в злодеи записали. Ну не я же аттракцион здесь строил!
– Бог с вами, Арсений Викторович. Я всего лишь хотел, чтобы вы правильно поняли… позицию нашей епархии. Вас уважают в районе, и сообща нам было бы легче решить этот вопрос…
– Извините, отец Виктор, мне пора. Всегда рад встрече!
В «художке» ДК царил творческий бардак. По всему небольшому помещению были беспорядочно расставлены, разбросаны и «растыканы» множество вещей и предметов. Кисти, «палитры», гипсовые и бронзовые бюсты, настольные и напольные мольберты, холсты с эскизами и незавершенными пейзажами, уличные афиши из холстины. За небольшим столиком, заляпанным разноцветными красками, сидел штатный художник Тарас Гермагенович Гарбуз – дистрофически худой старик с торчащими дыбом седыми, густыми волосами, в засаленном френче, надетом на украинскую «вышиванку». Компанию ему составлял ночной сторож Дмитрич, человек не запоминающейся внешности, чего нельзя было сказать лишь о большой малиновой бородавке на его носу. На столе стояла бутылка с мутноватой жидкостью, заткнутая бумажной «пробкой», две граненых рюмки, ломтики сала на тарелке и свежие овощи.