Зря она так – не думать об этой
чертовой учебе было попросту невозможно.
Таких ярких "спецэффектов" как на
первом занятии, при чтении мантр больше не наблюдалось. В основном
ломота во всем деле, как во время гриппа, да ноющая головная боль.
Иногда вспышки перед глазами и шум в ушах. Но что-то, все-таки, с
нами происходило. Мы менялись и отнюдь не в лучшую
сторону.
Проснувшись утром, на четвертый день
с начала занятий, я почувствовал странную немоту в правом бедре.
Сперва подумал, что отлежал, долго массировал и разминал, но
онемение никуда не делось. Пришлось встать и так и ходить, неловкой
походкой, сильно припадая на правую ногу. Когда в ванной захотел
почистить зубы, то понял, что новоприобретенная колченогость не
самая большая неприятность, случившаяся со мной сегодня. Я попросту
не мог попасть щеткой в рот. Вернее, смог, но только с третьего
раза. Кроме того, глянув в зеркало, я обнаружил, что лицо мое живет
самостоятельной жизнью: нос все время пытался сползти куда-то
набок; глаза щурились и распахивались независимо друг от друга и
моего желания, а губы при попытке что-то сказать, кривились, как у
паралитика.
Белла предупреждала о раскоординации
движений неизбежно возникающей в ходе периода деструкции, но не
говорила, что это будет выглядеть так жутко. Покинув ванную, я сел
на кровать и попытался думать. Именно, что попытался. Не вышло –
мысли в голове распались на части, которые вели себя подобно
беспокойным пчелам из разворошенного улья – хаотично перемещались и
жужжали, вызывая приступы мигрени. Собрать их вместе не было
никакой возможности.
Таким, отчаянно, но безуспешно
пытающимся сосредоточиться, меня и застала Белла. Расспросив о
симптомах, удовлетворенно покивав головой, сказав, что все идет по
плану и скоро станет легче. Затем напоила эликсиром, на этот раз
показавшимся соленым как огуречный рассол, и ушла, сославшись на
занятость. Видимо, товарищам моим было столь же фигово, а может и
хуже, ведь, по словам волшебницы, я еще держался молодцом. Если,
конечно, не врала, чтоб обнадежить.
На столе остался футляр с очередным
свитком.
Легче действительно стало. С улья
сняли крышку и пчелы-мысли разлетелись, оставив звенящую
пустоту.
Скрипнув дверью, вошла Боженка, одна
из Жданиных помощниц. В руках она держала круглый поднос, накрытый
белой салфеткой. Приветственно пискнув, девчонка просеменила к
столу, распространяя вокруг себя запах свежеиспеченного хлеба.
Оставив поднос, Боженка сделала что-то вроде неуклюжего книксена и
выпорхнула из комнаты, пугливо оглядываясь. Должно быть, перемены,
произошедшие с моим лицом, не внушали ей доверия.