Враг вплотную приблизился к Ленинграду — начались обстрелы.
Начались артиллерийские очаги поражения. Враг целил по каждому из
них, с непонятной звериной жестокостью пытаясь попасть по школам,
яслям, больницам, детским садам.
— Доктор Нефедов! — в окно высунулась Маришка, диспетчер. — Вам
на Пряжку! Артиллерийский очаг поражения на набережной реки Пряжки,
6. Только осторожнее!
— Постараемся, — кивнул Гришка, командуя отправляться.
Так прошел сентябрь, минул октябрь и вплотную приблизилось
время, после названное «смертным». Пришел голод, все больше стало
вызовов «упал человек». Все больше людей умирало от голода, все
больше детей не удавалось спасти. «14 ноября. 19 ч 30 мин. От
прямого попадания бомбы полностью уничтожена станция скорой помощи
№ 8 на Невском, д. 92. Под обломками и развалинами погибла половина
дежурного наряда — 2 врача и 15 человек среднего медперсонала,
тяжело ранены 2 врача, 15 медицинских братьев и шофёр…». Врачи,
медбратья, водители гибли. Под бомбами, под осколками, но не
сдавались.
Мама угасла как-то совершенно неожиданно. Вечером она еще
погладила по голове смертельно уставшего Гришку, больше похожего
уже на скелет. Женщина просто гладила заскочившего ненадолго домой
младшего сына и смотрела на него. Этот взгляд он запомнил
навсегда.
— Что бы ни было, сыночек, ты должен жить… — проговорила она
тогда, и поцеловав сына в последний раз, проводила его на
работу.
Попав домой через день, Гриша нашел только остывший труп. Эмоций
не было. Перед его глазами прошло столько мертвых взрослых и детей,
что эмоции куда-то исчезли, сгладившись. Только метроном
подсказывал — они живы, город жив. Только усталый голос Берггольц
звал на бой. Заставлял снова подниматься и рабочих, и военных, и
врачей. В городе осталось девять машин «скорой помощи».
Ленинградская гипертония… Страшная напасть, свалившаяся на
измученных, дистрофичных людей убивала быстрее голода. Топлива не
хватало, поэтому медгруппы отправлялись пешком с волокушами или
тележками. Впрягаясь в саночки, врачи обходили сразу несколько
адресов, если они находились рядом. Часто они находились рядом.
Затем доктора Гришу перевели в детскую больницу, где убило сразу
троих, и педиатров просто не было.
Алиментарная дистрофия… равнодушные глаза детей… «Я все равно
умру»… «Дедушка Мороз, верни мне Машеньку»… Детей приходилось
кормить иногда насильно. Молоко, такое разное — восстановленное,
соевое, сладкое, порошковое… Все это было жизнью детского врача.
Ежедневный подвиг. Дети с обморожениями, оторванными конечностями,
голодные, уставшие. Доктор Нефедов видел смысл свей жизни в этих
детях. Когда бежал с ними в бомбоубежище, когда кормил, когда
рассказывал сказки. А враг все давил…