– Ну, что сказал-то?
– Ничего, Онуфрий Степанович… Только ревел и отпустить
молил.
– Повязать, гниду. Посадите в пороховую – уж оттуда-то никто не
убегёт.
А потом Кузнецу не до этого стало. Зиновьеву передали аманатов
да местных толмачей без Чалганки – и всё вроде обошлось. Даже к
лучшему: уж эта полонянка такого бы наговорила на Хабарова! А так
утекла – и, словно, не было ее. Сам же Зиновьев спешно собирался
уходить с Амура. Оно и понятно: это здесь еще почти летнее тепло
стоит. А на верхнем Амуре уже поди настоящие сибирские холода. А
ведь пришлым еще по Урке подниматься, еще дощаники по Тугирскому
волоку тащить. Так и до снегов можно застрять, прежде чем в Лену
выберутся.
Зиновьев познакомил Кузнеца с есаулами, которых решил оставить
на Амуре. И выяснилось, что командовать годовщиками Онуфрий может
только через оных. Сам же отдавать новым людям приказы не в праве.
И менять есаулов – тоже. Всё меньше и меньше нравилось приказному
это пополнение. Будто не в помощь его оставили, а для слежения.
Но всё равно с новыми есаулами – Трофимкой да Симанкой – Кузнец
вел себя по-доброму. Хабаровской дружине он нарочно не говорил, но
для себя тогда поставил еще одну задачу: крепко подружиться с
годовщиками. Потому ни на хабаровцев, ни на поляковцев у него
особой надежи не было. Васька Панфилов да Петриловский поди решили,
что новый приказной им одним служить будет… Но Онуфрия то не
устраивало. Надобно либо с есаулами задружиться, либо самих
годовщиков подмять. В обвод.
Красно-расписные планы, однако ж, пришлось закинуть в кубышку
дальнюю, ибо эти самые годовщики подкинули новых бед. Вернее, не
они сами… В общем, уже перед отплытием московского барина стало
ясно, что за оставляемых на Амуре людей, Зиновьев не выдал ни
одного мешка хлеба. Совсем ничего! Кузнец, когда то прознал,
кинулся к стрельцовым дощаникам, которые уже вовсю снаряжались.
– Господине! Дмитрий Иванович, помилосердствуй! – стоял он по
колено в воде, выкликая московского посланника. – Что же ты
творишь?!
Стрельцы нахмурились и начали доставать пищали да самопалы.
Зиновьев, правда, тоже отсиживаться не стал, вылез к борту.
– А за енто ты, Онушка, Хабарова свово благодари! – хищно
усмехнулся он. – Ярофейка-то складно отписывал государю-батюшке про
пашни заведенные, про острог Албазинский обжитой. Вот на Москве и
решили, что у вас, чай, своего хлеба в избытке… Ну? Скажешь спасибо
атаману бывшему?