У приказной землянки стоял обжитой бивак, где валялся пяток
мужиков. Все они, так или иначе, состояли при бывшем атамане.
Высмотрев самого знакомого, Кузнец крикнул негромко:
– Сашко, сбитень есть?
Слегка придремавший Дурной резко вскочил на ноги.
– Да, Куз… Атаман?
– Зови, как звал, – отмахнулся приказной. – Согрей, да неси в
избу. Горло дерет от всего этого…
В землянке было темно и душно. Онуфрий не стал притворять
криво-косую дверцу. Огляделся. Внутри стоял полный разор: стрельцы
перевернули всё, на что раньше налагал лапы свои Хабаров.
Загребущие лапы, тут поляковцы не лукавили. Но где иначе? В Якутске
всё под себя греб Францебеков, что просыпалось меж его жирных
пальцев, дьяки подбирали. А на Амуре Хабаров греб в шесть рук.
Как везде…
Пожав плечами, Кузнец перевернул в богом данное положение
опрокинутый стол, сколоченный из неотесанных полубревнышек. Только
уселся на чурбак, а толмач Дурной уже согнулся и лез в проход с
дымящимся котелком.
– Вот, ягод свежих подбросил, – смущенно пояснил он и добавил. –
Полезно…
Кузнец давно хотел забрать болтуна к себе. Сашко Дурной весьма
наловчился стрелять, что из самопала, что из пищали, что из
пушечки. Хороший вышел бы пушкарь. Только Хабаров всё время держал
его неподалеку. Как раз за язык его болтливый. Вернее, уменья его
толмаческие. Все дела с ачанами да натками через Дурнова вели.
Кузнец налил горячего сбитня в деревянную чарку.
– Саблей-то рубишь? – укоризненно спросил он. Насколько Дурной
хорошо стрелял, настолько плохо же владел копьем и саблей. Видно,
батька его, купчишка рисковый, сынка сызмальства к делу не приучил.
А теперь ратное дело у парня никак не шло.
– Рублю, – буркнул толмач, враз утративший всю свою
словоохотливость.
– Оно и видно: повдоль костра развалился и сопел в три дырки! –
хмыкнул Кузнец. – Бери саблю и ступай к реке: ставь руку на
тальнике да на воде.
– Вода ж холодная! – возмутился Дурной.
– Поговори мне тут! – рыкнул Онуфрий; былой огонь в груди снова
закипел. – Позор рода казачьего!.. А ну, метнулся зайцем!
Дурнова, как ветром сдуло. Подражая ветру, Кузнец подул в чарку.
Пригубил сбитня. Вкус был с непривычной кислинкой, но пилось
приятно. Теперь-то можно в тишине и покое думку подумать...
– Приказной здеся? – светлое пятно дверного проема загородили
почти черные фигуры стрельцов. Онуфрий невольно положил руку на
саблю. Стрельцы стояли в своих серых кафтанах, застегнутых на все
пуговицы, с пищалями и саблями. Разве что берендейками не
обвешались.