Разве
что речь ее была совершенно не похожей на разговор горничной: голосок оказался
хоть и робким, но мелодичным и совершенно девичьим, а произношение грамотным,
обремененным непростыми словесными оборотами.
— Моя матушка много лет, еще до смерти
папеньки, жила на нашей прежней даче, что на Черной речке, где Новая Деревня,
знаете? – Александра Васильевна подняла на него несмелый взгляд.
Кошкин
машинально кивнул.
— Для летнего времяпрепровождения мой брат,
Денис Васильевич, приобрел участок земли возле Терийок и отстроил там
прекрасный дом – но матушка в том доме никогда не бывала. Говорила, что любит старую
дачу на Черной речке, что там ее сад и ее великолепные розы, которые в нашем
северном климате буквально ни одного дня не смогут прожить без ее забот.
— Что же – ваша матушка сама ухаживала за
розами? – изумился Кошкин.
— Да, матушка не чуралась возиться с землей –
ей это нравилось. Но конечно же в ее распоряжении имелись и садовники… - Александра Васильевна в очередной раз
поправила и без того аккуратную манжету на рукаве, потом одернула себя и, не
зная куда деть руки, в конце концов сжала их в замок – крепко, до натянутой
ткани на костяшках пальцев. – Уже два года ей помогал молодой человек, пришлый,
из финнов. Его имя Йоханнес Нурминен. Ганс – как звала его матушка. Матушка
всегда хвалила Ганса и отзывалась о нем очень тепло… Помогала деньгами, даже
взяла в кухарки его сестру с больной дочкой, из жалости. Так вот, четыре месяца
назад, в мае, маму… - Александра Васильевна еще крепче сцепила пальцы и ниже
наклонила голову, говоря буквально через силу, - маму нашли мертвой в той
злополучной усадьбе. Кто-то разбил ей голову, очень сильно ударил… она смогла
убежать, спрятаться в подсобном помещении – в садовницкой. Закрылась там
изнутри на все замки и… ждала помощи. Но помощь так и не пришла. Мой брат,
Денис Васильевич, забеспокоился первым и поехал навестить матушку. И нашел ее
уже мертвой. А на стене мама написала, кто это сделал.
— Она написала имя?
— Только первую букву имени – «Г». Дальше
неразборчиво. Но полиция, как только узнала про Ганса, тотчас решила, что она
хотела написать его имя, но не успела.
Кошкин
теперь удивился, почему сказанное этой женщиной так сильно расходится с тем,
что он об этом громком деле слышал. Он действительно не вникал в суть
расследования, пока оно велось, но из того, что читал в газетах и слышал в
кулуарах, было очевидно – полиция сыскала душегуба, и никаких сомнений нет, что
виновен именно он. По словам же этой невзрачной дамы выходило, что коллеги
Кошкина схватили чуть ли не первого встречного. Что-то здесь не так. И Кошкин,
признаться, гораздо более был склонен доверять своим коллегам, а не этой
женщине.