– С чем? – спросила я, кашлянув нервически.
– Яички, – усмехнулся в усы молодой барин. – И да, моего нижнего
друга тебе не стоит опасаться. Он у меня смирный, не кусается, – и
смеется. Задорно так, весело. Мне чуть проще становится, и я
осторожно кладу на елдак мочалку. Господин закрывает глаза,
перестает улыбаться. Я осторожно, чтобы ненароком не поцарапать,
провожу сверху вниз, обхватив это сокровище пальцами. Аккуратно
тру, чтобы не испортить чего. Спускаюсь вниз, на крупные шулята,
мою их тоже. В голове такое творится – словами не передать. Ведь
впервые в жизни прикасаюсь к мужскому хозяйству! Никогда прежде
такого со мной не бывало!
Сама же согласилась, чего теперь. Филимон Селиванович
предупреждал. Смотри, мол, Анна. Придётся тебе всякое увидеть и, –
он ещё тогда в бороду хмыкнул загадочно, – трогать. «Но ты ничего
не бойся. Главное – мой как следует, чтобы у посетителя на
физиономии радость была нарисована. Если что эдакое попросит, чего
ты не хочешь делать, вежливо откажи. Ну, а коль требовать станет,
зови Афанасия. Он разберётся. Ну, а уж коли и он не сможет, то
кто-то из нас завсегда тут», – так мне сказал, и я теперь его слова
вспомнила. Стало чуточку поспокойнее.
– Как же хорошо, – слышится сдавленный голос молодого господина.
– Убери мочалку, Аннушка, помой одними пальцами, – просит он.
Я подчиняюсь, сглотнув. Уж не тем ли занимаются те банщики
постарше, о которых я раньше вспоминал, те самые бесы? Только они
барынек обслуживают, какие к нам ходят в другие, не мужские дни.
Ведь я сейчас в одном из таких кабинетов, где они обычно принимают
гостей. Неужто и мне довелось приобщиться к той тайне, от которой
прежде меня Афанасий Емельянович так оберегал? Не знаю, даже
подумать боюсь.
Но мочалку убираю, кладу пальцы на елдак. Он будто гудит под
кожей, полный жизненных соков. А когда чуточку сжимаю его,
напрягается, словно толстый змей, готовый к броску. Мне казалось,
что не захочет великий князь, чтобы я его хозяйство трогала. Мало
ли, может я неумеха глупая, сделаю ему неприятность. Но нет, этот
господин какой-то особенный. Вот о чём попросил. У меня испарина на
лбу выступила. Тут и так жарко и пар вокруг, а еще и это на мою
бедную головушку.
Потому мою осторожно, ухватив двумя руками – как раз десять
пальцев по всей длине легко умещаются. И теперь этот здоровенный
стержень торчит уже, как верстовой столб неподалёку от нашего
«Банного дома», и даже похож на него тем, что тоже наклонился.
Великий князь уже не просто глубоко дышит, он вроде как даже
втихомолку постанывать начал, и я, сама того не зная, начала не
просто мыть его, а уже вроде как…