И приснился мне странный сон.
Стою посреди того самого поля, по
которому ходил к маме на работу, когда мне было лет семь, это было
последнее лето перед школой. Мы тогда жили в одноэтажном районе
Угорска, рядом с железной дорогой. А за «железкой» и раскинулось
это бесхозное поле, на котором уже тогда ничего не садили, потому
что почва была сырая, болотистая. Дикое, в общем, поле. С соседних
улиц раньше сюда гоняли на выпас домашний скот: коз, овец, коров. С
обеих сторон «железку» окружают искусственные насаждения – тополя,
липы, березы, в общем, так называемые «лесопосадки».
Я помнил это поле именно таким, и
сейчас стоял по центру, смотрел по сторонам, но почему-то в полной
тишине. Пусть даже во сне, но звуки-то должны быть какие-то? И
запахи, может…
Но не слышал я даже птиц, хотя по
зеленым, кудрявым деревьям лесопосадки догадывался, что лето в
самом разгаре. Да и теплый ветерок овевает, лохматит волосы, солнце
высоко в небе пригревает.
Но тишина настораживала – необычная,
зловещая, я бы даже сказал, гробовая тишина. И запахов никаких…
А потом на краю лесопосадки, метров
двести от меня, появился человек. Старик в грязно-черном балахоне,
с капюшоном на глазах. Лица не видно совсем, только белая острая
бородка торчит. Вышел из-за деревьев незаметно и встал на краю.
Смотрит на меня.
Я зачем-то махнул ему рукой, привет,
мол.
Но старик не ответил, продолжил
пристально вглядываться в пространство перед собой. Как истукан,
прямо. Словно вынесли манекен старика в балахоне, выставили перед
деревьями. Мне даже сначала смешно немножко стало.
Но в следующий миг что-то
задребезжало в душе, мандраж какой-то внутри, где-то в животе,
будто съел чего. Потому что с этим стариком было что-то не то…
Рядом с ним появляется другой
человек, помоложе, но грязный, в тряпье. Он ничего не сказал,
медленно спускается с пригорка и, прихрамывая, идет ко мне.
Вслед за первым из-за деревьев
появляются еще люди. Сначала несколько, человек может
десять-пятнадцать, потом еще столько же, и еще. Все какие-то
одинаковые, как солдаты, только грязные оборванцы, армия
оборванцев…
Цепочка растягивается на сотню
метров. А люди из леса все выбегают и выбегают – разные: и мужики,
и бабы. Только старик стоит на месте и смотрит. Отсюда плохо вижу
его лицо, к тому же спрятанное почти полностью за капюшоном, но
чувствую его взгляд. Нехороший, недобрый, колючий. Это он все тут
замыслил, думаю я, это его люди, он здесь главный...