Один штурмовик
и один мертвец в обмен на десять минут. Может быть это дороговато,
но ведь и минуты не простые. Каждая минута давала возможность
ярко-желтому маркеру на тактическом дисплее уйти, оторваться от
преследования, нырнув в гиперпрыжок. Каждая минута давала
возможность предупредить Империю о том, что произошло в этом
секторе пространства, о том, как пропала отдельная тридцать восьмая
и что произошло на планете. О жутком изобретении Каганата. И о том,
что отныне в галактике никто не может чувствовать себя в
безопасности.
Значит - надо
было остаться тут, на краю. Между своими, отходящими к краю системы
и чужими, рвущимися на перехват. Пилот посмотрел на дисплей.
Девяносто секунд. Еще есть время. Есть. Пилот облизал губы. Его
подташнивало.
Сейчас я буду
совершать подвиг, подумал он, а меня тошнит. Вот интересно, героев
империи тошнило перед подвигами? Или это только я такой, а? А может
вообще кого-то просто рвало, про это в книгах не напишут и голо не
снимут. В голо все мускулистые, с огнем в глазах, с бластером
наперевес, а про то, что во рту металлический привкус и колени
сводит, просто сил нет - про это ни слова. И пальцы, чертовы пальцы
дрожат так, словно джигу выплясывают. Если бы мне сейчас налили
стакан выпивки - вряд ли я смог бы донести ее до рта не пролив
половины. Говорят перед смертью вся жизнь должна промелькнуть перед
глазами, но ничего даже на ум не приходит. Или это будет потом? Уже
когда ракеты 'Золотокрылых' разорвут его ган-боат как бумажную
игрушку? Впрочем - какая разница, все равно герои империи как
правило мертвы. Будет орден, будет похоронка семье, будут залпы
карабинов над условной могилой, куда положат знамя эскадры и
темно-синий берет с серебряными крылышками. Не ради этого я тут
сижу и потею в кабине штурмовика. Нет. Пилот еще раз скосил глаза
на дисплей.
Шестьдесят
секунд до выхода цели в зону эффективного попадания.
Я здесь ради
отдельной тридцать восьмой. За тех, кто уже погиб. И чтобы их
гибель не была напрасной. И за 'Гермес'. 'Гермес', который прикрыл
наше отступление, пожертвовал собой, я видел эту вспышку света, это
мог быть только его реактор. За капитана 'Гермеса', Сандру
Каллахан, она была женщина что надо, я бы назвал ее девушкой, но
называть капитана так неприлично, поэтому для меня она останется
капитаном Каллахан. За 'Сорвиголов' и их мастер-пилота. За
корабельных 'крыс' и их Мамочку. За ее непутевого братца. За всех
нас.