- Рад за тебя, - пробормотал Анри и поспешил закончить разговор. – Прости, отец, но мне надо вернуться к делам.
- Конечно, конечно, - маркиз поднялся с кресла, но прежде чем уйти обернулся. – Да, я уже договорился с портным о бальном костюме для тебя.
- О чем? О костюме? – переспросил сын и, вспомнив про королевский приём, запротестовал. - Я не собирался идти на бал. Мне сейчас не до танцев. Видишь, что у нас тут твориться? – он кивнул на заваленные бумагами столы.
- Никто не заставляет тебя танцевать, - заверил отец. – Я должен лишь представить тебя нужным людям.
- Представить? – переспросил Анри и насмешливо фыркнул. – Ваше сиятельство, но меня во дворце каждая собака знает.
- Это совсем другое, дорогой. В нашем деле требуется лично переговорить с каждым человеком. Не переживай, я не займу у тебя много времени. А потом можешь спокойно оставить бал и вернуться к своим делам.
Не собираясь слушать возражения, Генрих вышел, и сыну пришлось смириться с неизбежным.
Балы при дворе Короля-Солнца проводились с регулярным постоянством, и чуть ли не каждую неделю благородная публика собиралась в Версале. Людовику приходилось чем-то занимать толпящуюся у трона свору родовитых бездельников, дабы у тех не оставалось свободного времени для заговоров и переворотов: «Пусть лучше занимаются танцами и любовными интрижками, чем интригами против меня самого», - считал он.
Королевский приём требовал от всех его участников тщательной подготовки. Придворные разучивали танцы, постигали «тайные» знаки и в ожидании новых амурных похождений обсуждали очередной адюльтер известного лица либо его супруги. Высокосветские щёголи, стараясь произвести фурор, соревновались друг с другом в роскоши нарядов, драгоценностей, экипажей, заботились приобретением модных безделушек таких, как табакерки, зеркальца, веера или флакончики с духами. Каждого волновало лишь впечатление, которое он произведёт на окружающих, и никому не хотелось «ударить в грязь лицом» и стать объектом критики придирчивых парижан.
В результате головы аристократов были забиты мыслями о показной мишуре, а жизнь для них стала подобием бесконечного праздника. Разбрасывая вокруг себя золотую пыль, они совершенно не задумывались, какой ценой обходятся их развлечения обираемому налогами народу. Для удовлетворения своей гордыни придворные спускали целые состояния, когда остальное население страны страдало от нищеты и голода. Но водоворот тщеславия держал родовитую публику в цепких объятиях, не позволяя трезво взглянуть на себя со стороны и погружая всё глубже в пучину плотских утех.