И, едва я это произнес, как почувствовал некую… правильность.
Словно все кусочки головоломки, над которой я мучился все свое
детство и юность, вдруг встали на место, сложились в цельную
картину.
Я наконец обрел самого себя.
Движимый инстинктами, я обнял грешника своими крыльями. В тот
день я впервые забрал чужую душу. Насквозь прогнившую болью и
страданиями, которые он – сосуд души – причинил другим. Именно в
тот день я стал истинным Ангелом Смерти, сотканным из тени клинком
и карающей дланью Господа Бога.
Еще несколько месяцев я бродил по миру, гонимый лишь собственным
предназначением. А затем… вернулся домой, в родной Ант-Лейк. Не
знаю, наверное, я устал скитаться. Устал от одиночества.
Я никогда не нуждался в деньгах – моя магия позволяла мне
создавать их прямо из воздуха. Вернее, преобразовывать тень в то,
что я только мог пожелать. Все, чего годами добивались люди, ради
чего предавали самих себя и шли по головам, жертвовали – кто
временем, кто свободой, кто совестью – с легкостью, по щелчку
пальцев, могло стать моим. Вот только мне ни деньги, ни роскошь
были не интересны. Единственное, в чем я действительно нуждался – в
любви. Ведь невозможно жить в реальности, где не видишь ничего,
кроме смерти.
И тогда я осознал, что, пока я буду вечным скитальцем, рядом со
мной будет лишь один спутник, и имя ему одиночество. Поэтому я
вернулся в Ант-Лейк. Купил Лавандовый приют, вновь поддавшись
внутреннему чувству; ощущению, что дом словно зовет меня. Было в
нем что-то магическое, особенное. Фелиция же в особняке чувствовала
себя вполне раскованно – как обычный человек, лишенный дара, и не
догадываясь о тайнах, которые скрывали его стены.
Вот и сейчас она комфортно расположилась на софе, положив тонкую
руку на спинку и поигрывая пальцами, закованными в золотые кольца.
За время моего отсутствия Фелиция вышла замуж за виконта Арея и,
похоже, была действительно счастлива в браке.
– Хорошо выглядишь, – сообщила сестра с полуулыбкой.
Я видел в ее глазах облегчение, и знал, чем оно вызвано – после
исчезновения любимой я погрузился в пучину беспросветной тоски, и
лишь сейчас начал видеть проблески света. Я был благодарен Фелиции
за заботу – то, что она была не родной мне сестрой, не мешало мне
любить ее как сестру.
Фелиция никогда не одобряла выбор моего сердца. Она с самого
начала невзлюбила ту, что я называл Орхидеей – ведь ее собственное
имя не отражало ее истинной красоты, грации и великолепия. Долгое
время я пытался примирить двух самых дорогих мне на свете женщин,
но однажды понял, что моя затея никогда не увенчается успехом.