Пока несли еду, Проповедник расправил
сутану, на которой и так не было никаких складок, по‑птичьи склонил
голову набок и, хлопая глазами, начал рассказывать:
– Душ, действительно, немного. Я
спозаранку обежал город, за что можешь сказать мне спасибо… –
Он сделал паузу.
– Спасибо.
– Но встретил лишь троих. Все
пришлые, появились или вчера, или сегодня. Одна, достаточно
аппетитная дамочка, если бы ее двести лет назад не переехала
телега, даже видела totentanz собственными глазами. В общем, из
наших никто ничего не знает. Впрочем, двое, проведав, что здесь
страж душ, решили убраться, пока целы.
– Ты явно расписал меня как
чудовище.
Проповедник состроил грустную мину,
дождался, пока передо мной поставят тарелку, и заметил:
– Тебе прекрасно известно, что
некоторые из вас уничтожают каждого, кого увидят. Слишком велик
куш, для того чтобы пройти мимо. Ты – большое исключение из
правил.
– Если ты думаешь, что заставишь
меня краснеть, то глубоко ошибаешься. Тебе случайно не попадался
мальчишка?
– Видел. На звоннице. На самой
вершине шпиля. И он не планировал спускаться вниз.
– Что мешало тебе подняться
наверх? Судя по всему, эта душа из местных.
– Я боюсь высоты с тех пор,
когда был ребенком.
– Ты не можешь умереть, упав
сверху.
Он скорчил мину и промолчал. Я
понимал, что от некоторых старых привычек нельзя избавиться даже
после смерти. Знавал я одну даму, которая при виде мышей падала в
обморок, хотя уже лет восемьдесят как была мертва.
– А что Пугало? – Я глотнул
пива.
– Ушагало еще до рассвета. Куда
– не ведаю. Оно, знаешь ли, не слишком разговорчивое. Лучше б ты
пригласил какую‑нибудь девицу. Хотя бы глаза радовались.
– Мне нужна была не душа, а
одушевленный.
– Кстати, в колокол на соборе
Святого Николая вселилась какая‑то, прости Господи, паскуда. Кто‑то
из темных. Очень нехороший.
Я кивнул, отмечая для себя, что надо
сказать об этом мэру. А там уж пусть каноник ладаном машет или
инквизиция свои фокусы устраивает. Злой одушевленный в соборном
колоколе – крайне неприятное соседство. Подобный звон настраивает
людей отнюдь не на божественный лад. Скорее наоборот. Горожане
становятся жестокими и раздражительными. И начинают болеть.
Конечно, не сразу. Для этого должны пройти годы, но чем быстрее
избавиться от подобного одушевленного предмета, тем лучше для
всех.