Гвоздикой!
Я отпрянул назад, прикрывая ладонью рот и нос.
— Реакция верная, — похлопал меня по плечу Андрес. — Но бояться
нечего, здесь чистой пыльцы нет. Так пахнет клей. Брат Гудвин, — он
кивком указал на толстяка, — использует его для сварки деталей.
Брат, покажи свою работу.
Толстяк посмотрел на нас сквозь сильный прищур, вытер руки
ветошью и пробасил:
— Вечно ты не ко времени, приор Андрес… Ладно, идёмте.
Он провёл нас вглубь кельи. Вдоль стены стояли стойки с оружием:
калаши, ружья, винтовки Мосина, ППШ. В специально вырубленных
горизонтальных нишах лежали магазины, вскрытые цинки, инструменты,
детали, патроны россыпью. Среди хлама я увидел несколько ножей.
Гудвин выбрал один, вынул из ножен и повертел в пальцах.
— Этот тебе подойдёт. Ты крупный, пальцы длинные, в самый раз
будет. Лезвие двадцать четыре сантиметра, ширина пять,
обоюдоострый, так что можешь хоть колоть, хоть рубить, хоть
вспарывать. Слышал про Самсонова[1]? Вот
это мастер был. Я, конечно, по-евойному не умею, но стараюсь, а уж
формой очень похоже. Любого изменённого завалишь, если знать, куда
бить, а уж человека и вовсе пополам разрубишь. И балансировка —
глянь…
Он положил нож рукоятью на указательный палец, и нож застыл.
— Не смотри, что нож такой большой, середина тяжести у
крестовины. Это потому что лезвие не стальное.
— Деревянное что ли? — усмехнулся я.
— Башка у тебя деревянная. Это не железо, — он постучал полотном
по металлической оковке ножен. — Пластины язычника. Соединяю их по
несколько штук и склеиваю. Чуял гвоздику? Вот. Пыльца, кедровая
смола, рыбий жир, ещё кое-что. Клей получается, ничем не отдерёшь,
только напильником доработать, как в анекдоте. Ха-ха!
Он сделал несколько пассов. Нож запорхал в руке как бабочка в
полёте. Потом подкинул ветошь и подставил под неё лезвие. Ветошь
распалась на две части.
— Понял как? Ни одна шкура не устоит. И за лезвие не хватайся,
без пальцев останешься. Много у нас тут таких порезанных ходит.
Ха-ха!
Толстяк вернул нож в ножны и протянул мне.
— Пользуйся, коли уж одним из нас становишься. А заслужишь, так
примас его тебе насовсем отдаст.
Из кельи брата Гудвина мы вернулись на берег. Андрес взял мой
нож, подкинул, перебросил из руки в руку.
— В Загоне за такой нож пятьсот карат дают. А уж за триста с
руками оторвут. — Андрес замолчал, позволяя мне прочувствовать
величину суммы. — Только мы ими не торгуем. Чтобы изготовить его, у
брата Гудвина уходит несколько месяцев. Но оно того стоит. Нет
ничего острее пластин язычника, как что лезвие даже точить не
придётся. Но Гудвин прав, с ним нужно осторожно. Пальцы, не
отрежешь, для этого постараться надо, но пораниться не сложно. Я
тебя научу, как правильно с ним обращаться.