За постом находился внутренний двор. Когда-то он наверняка имел
отношение к тюрьме, а сейчас одновременно походил на прачечную,
кухню, хлев, амбар и детскую. Шум, гвалт. В одной стороне натянутое
на верёвках бельё, в другой столовские печи, на которых что-то
варят, кипятят. По двору снуют женщины, дети, козы, куры. Мужчин
почти нет, только старики. Оно и понятно, кто-то должен добывать
пропитание. Ни о какой социальной поддержки речи идти не могло — не
то время и не те обстоятельства.
Всё это напоминало жилой блок, только под открытым небом. Хотя
спали люди, скорее всего, не здесь, во всяком случае, не все.
Тюрьма большая, камер хватает. Мне кажется, Контора зря пустила это
место на самотёк, из него можно было сделать неплохой филиал Загона
в качестве аванпоста на границах с Водоразделом и
конгломерацией.
Мы прошли краем двора мимо забранной решёткой арки, служившей
когда-то проездом для техники. Люди при виде меня замолкали. Дети
указывали пальцами. Со всех сторон слышался шёпот: людоед… Не любят
здесь миссионеров, серьёзно, видать, наследили. Одна старуха
спросила, шамкая:
— Сивер, хде людоеда свежевать станете? На площади али у
себе?
— Не знаю, как Гвоздь велит.
— На площадь ташшыте. Пущай народ полюбуется на кровопивца.
Миновав арку, поднялись по ступеням широкого крыльца. Когда-то
он был застеклён, но теперь от былой красоты остались только
рифлёные столбы по углам и балясины между ними. Возле внутренних
дверей стоял боец с автоматом. Я обратил внимание, у местной охраны
на левом рукаве красовался самодельный шеврон: на чёрном поле
красный ромб. У дикарей, захвативших меня, шевронов не было.
Боец открыл дверь, и мы оказались в прохладном вестибюле. Нас
уже ждали четверо. Без лишних разговоров на голову мне надели мешок
и затянули петлёй. Сердце ёкнуло. Что они собираются делать? Взяли
под руки, повели. Ступени, поворот, опять ступени. Босыми ногами я
чувствовал холод пола. Подвал? Шуршание подошв ботинок
сопровождающих отражалось от стен осторожным эхом.
Звякнула цепь. Меня уложили на пол, надавили коленом на
поясницу. В затылок уткнулся ствол. Предупредили тихо:
— Дёрнешься, убью.
Срезали скотч с запястий, велели вытянуть руки, нацепили
кандалы. Снова загремела цепь, и меня неудержимо потянуло вверх.
Запястья сдавило, от боли я едва не закричал.