Кивнув, Гурху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил
жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью
плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии
довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с
неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши
с редкими волокнами мяса и, приоткрыв рот древней старухи, занялся
ее кормлением.
Мать Нерожденного ела неохотно, и пищу приходилось
проталкивать почти насильно, с одновременным массированием горла,
чтобы каша прошла дальше. Гукху хорошо знал, почему она не желала
принимать пищу – старая гоблинша давно хотела умереть. С того мига,
как произвела на свет единственного сына, так никогда и не
покинувшего ее утробу полностью. С того дня, когда магия сына взяла
контроль над ее телом и заставила возлечь на жесткую каменную лавку
у подземного источника с желтоватой горячей водой, откуда она
больше так и не поднялась.
Не прерывая кормления, Гукху покосился на длинный змеевидный
отросток, выходящий из чресл старой гоблинши и исчезающий в горячей
воде бассейна. Полупрозрачный отросток мерно пульсировал, прогоняя
по себе животворные соки, питающие Нерожденного. Мать и сын - они
все еще связаны… Неразрывно связаны до самой смерти. Соединяющая их
пуповина так и не была никогда разорвана.
- Довольно… она сыта.
- Да, Великий – согнулся в поклоне прислужник – Я принес
важную весть, повелитель.
- Я слушаю, Гукху-прислужник.
- Ушедший к озеру Отца отряд выяснил, что случилось с
отправленными на беседу с НИМ старейшинами. Они все мертвы и лежат
в снегу на берегу, в ста шагах от усыпальницы Отца. Убиты все до
единого. Но не это самое страшное известие, о, Великий… есть куда
более горькая весть…
- Говори.
- Наш Творец, великий Отец… багровый саркофаг с его телом
бесследно исчез,… усыпальница пуста, повелитель.
- Исчез? Саркофаг Отца пропал из Пирамиды Над Темной Водой?
Да?! Ну же! Отвечай!
- Да, повелитель, п-пропал бесследно – запнулся съежившийся
Гурху, с недоумением прислушивающийся к звенящей в голосе
Нерожденного… радости…
По горячей воде прошла сильная рябь, раздался громкий плеск
и старый прислужник вздрогнул – на его руке сомкнулись склизкие
черные пальцы, с каждым мигом сжимающиеся все сильнее, в темноте
ярко зажглись два желтых фосфоресцирующих глаза. Лежащая на лавке
старуха открыла беззубый рот и, содрогаясь в корчах, издала
продолжительное шипение, по влажному камню скамьи едва слышно
зажурчала струйка вонючей мочи.