А здесь, у края наспех разбитого лагеря так свежо и прохладно,
едва заметный зимний ветер обдувает мое лицо, и я невольно растянул
пошедшие трещинами губы в блаженной улыбке. Уже привычным жестом
наклонился и, набрав в обе пригоршни снега, принялся его сминать в
комки, не забывая водить взглядом по сторонам. Успокоившиеся
щупальца лениво свесились вниз и едва заметно колыхались, взрыхляя
снег.
Я не обращал на них внимания – моя голова занята другим. Я все
пытался решить, правильно ли поступил, когда из-за одного ниргала
остановил продвижение всего отряда самое малое на несколько дней.
По всему выходило, что я делаю глупость – чем быстрее мы все
окажемся в Подкове, под защитой стены форта, среди друзей, тем
лучше. И если кто-то не может осилить тяжесть дороги – что ж, надо
жертвовать малым, чтобы спасти большее. Не правда ли? Я так
поступить не смог, хотя и возникла тихая мыслишка привязать
больного воина к седлу и продолжить путь, понадеявшись на случай –
вдруг не помрет. Кто знает… Хотя, о чем это я? Мне хватило одного
взгляда, чтобы отчетливо и ясно понять – заболевший ниргал не
перенесет дороги. Умрет самое большее через два дня пути.
Помимо всего прочего, существовала еще одна важная деталь –
именно тот воин, что сейчас трясется в ознобе и выкашливает из себя
легкие, именно он без раздумий спустился в ледяную воду и вытащил
меня на поверхность. Именно тот воин, что сейчас беспомощен как
младенец, спас мне жизнь…
И пусть он всего лишь бездумно повиновался приказу, факт
остается фактом. Я в долгу перед ним.
****
Прошло три полных дня, а ниргалу не становилось лучше. Он все
так же неподвижно лежал лицом вверх, покорно глотал наваристый
бульон и горький отвар из трав, но толку это не приносило ничуть.
Но, по крайней мере, ему не становилось хуже, чего нельзя сказать
обо мне.
К рассвету третьего дня я уже был на взводе и с трудом держал
себя в руках. Вместо того чтобы двигаться к поселению, мы намертво
застряли на этой клятой поляне и, похоже, пробудем здесь еще не
меньше пяти или даже семи дней. Проклятье…
Я старался не показывать раздражения остальным членам отряда и пока
у меня получалось. Впрочем, дневное время суток пролетало для нас
относительно незаметно. Каждому было чем заняться во время
вынужденного простоя. Рыжий взял на себя заботу о больном,
варил для него наваристый бульон из зайчатины и оленины, для
чего-то вываривал еловую кору вместе с хвоей и получившееся варево
опять же вливал ниргалу, да и остальных заставил выпить по кружке.
Судя по дико перекосившейся физиономии гнома, на вкус варево не из
приятных.