– Идите спокойно. – Я
чувствовал, как ногти Ульрике впиваются в мою ладонь.
Убийцы проводили нас взглядами, так и
не окликнув.
– Я веду вас в «Фабьен Клеменз и
сыновья». Ближайшее отделение через три квартала отсюда.
– Это почти рядом с Ратушной
площадью. Не лучше ли укрыться в каком‑нибудь доме?
Я остановился, завидев впереди
разгромленные торговые лавки и мертвецов в исподнем.
– У вас есть на примете такой,
госпожа фон Демпп? – напрямик спросил я.
– Нет. – Она прижалась к
стенке, обходя трупы и стараясь на них не смотреть.
– И у меня тоже. Нас попросту не
пустят. Не в эту ночь. А если пустят, то существует слишком большой
шанс, что выдадут.
– Но банк… Сейчас ночь. Они не
работают. А если там кто‑то и есть, разве клерки откроют нам
дверь?
– В Лисецке они помогали людям.
Три отделения спасли от резни почти сотню человек. Основное
требование – вы должны быть клиентом «Фабьен Клеменз и сыновья» и
на вашем счету должны храниться деньги. Много денег. Как у вас с
этим?
Она задумалась:
– Отец сотрудничал с ними. Год
назад он сделал мне подарок, открыл счет. Сколько там дукатов, я не
интересовалась. Была только раз, когда заключали контракт.
– Уже легче. Значит, нас хотя бы
выслушают.
– Люди, грабящие торговые лавки,
пойдут разорять и место, в котором хранится золото. – Несмотря
на сильный стресс, она рассуждала очень здраво.
– Верное предположение. Но
только «Фабьен Клеменз» это не магазин, торгующий шерстью. Их еще
никому и никогда не удавалось ограбить.
– Впереди опасность! –
крикнул Проповедник, который, точно ищейка, рыскал по переулкам и
теперь находился на противоположной стороне улицы, возле решетчатой
ограды небольшой церковной часовни.
– Постойте, – попросил я
Ульрике, а сам прокрался вперед и выглянул из‑за угла.
Человек двадцать, все с оружием,
пытались выломать ворота богатого дома. Створки оказались мощными,
в ход пошли топоры.
– Смерть пособникам
ландратов! – закричал пузатый мужик в фартуке портного.
– Смерть! Смерть! Смерть! –
подхватила толпа, и факелы бросали на их искаженные ненавистью лица
кровавые блики.
Несколько человек вытащили из церкви
лавки, свалили их в груду и разожгли большой костер. Какой‑то юнец,
опьяненный своей удалью и вседозволенностью этой ночи, зашвырнул
факел на крышу, но тот скатился по черепице, упал за забор. Идею
молокососа подхватили еще несколько человек, но теперь они целились
в окна. Одному удалось попасть, и факел, под улюлюканье народа,
поджег штору. И в этот момент дом ожил, и с разных этажей прогремел
слаженный залп восьми‑девяти аркебуз.