Я знаю по меньшей мере сотню людей,
которые поступили бы именно так. Но я не привык забирать чужие
фунты только потому, что могу это сделать. Будем честны – еще
вчера Итан Шелби не собирался отправляться в столь далекое
путешествие, в город, где он когда‑то жил. Но…
Хенстридж мертв. Его убили. И в этом
замешана искирка, которая меньше суток назад советовала мне не
ввязываться в ее дела. А я, как уже однажды сказал, терпеть не могу
выслушивать советы от незнакомцев, которые мне указывают, что я
должен делать, а чего не должен.
Особенно когда диктует кадзе,
использующая ингениум.
Я очень хочу найти украденный прибор
прежде, чем это сделает Империя. Нельзя допустить, чтобы искиры
наложили лапу на моторию. Война началась из‑за нее. И если бывший
враг Союза получит новую технологию, то выходит, что многие из нас
гибли и сражались зря.
Теперь вы вполне понимаете причину,
почему я покинул любимый мной Хервингемм и отправился в город, где
воды было больше, чем суши.
Перелет в Риерту рейсом тридцать
дробь восемь занял шесть дней. В Пьентоне на борт «Барнса Уоллеса»
поднялось довольно много людей, но все они предпочли более дешевые
билеты второго или третьего класса, так что на палубе «А» народу
оказалось немного. Я делил этот полет с людьми из высшего
общества.
Когда‑то, в далекие времена, я бы
чувствовал себя не в своей тарелке.
Один парень, лейтенант, с которым в
Компьерском лесу мы сражались бок о бок, сразу после того, как я
вернулся из Риерты в Хервингемм, отвел меня в закрытый клуб, где
собирались сливки общества, – он сдержал обещание, которое дал
мне, когда мы лежали в засаде среди сугробов, ожидая искирский
патруль. Заметив, что я несколько молчаливее, чем обычно, лейтенант
сказал мне:
– Какого черта, Итан?! Эти
уважаемые господа и их взгляды не стоят даже твоего ботинка. Пей
свой виски и наплюй на них.
– Мне все равно, лорд Чербери.
Они смотрят не на меня, а на вас. Это вы пригласили сюда
простолюдина, пускай и в форме курсанта полицейской академии.
Он фыркнул в пшеничные усы, ругнулся
грубо и громко, нарушая тишину величественных полутемных залов, со
стен которых на гостей смотрели портреты премьер‑министров прошлых
лет, и, наклонившись, доверительно сообщил:
– Они не были там, где были мы с
тобой. Не стучали зубами от холода, не закапывали непроснувшихся
товарищей в снег, не резали глотки искирам и не жрали последнюю
банку тушеной говядины одной ложкой на пятерых. Они ни черта не
знают. А потому не имеют права осуждать ни меня, ни тебя, ганнери.
В общении с такими людьми стоит лишь соблюдать видимую часть
приличий, и никто никого никогда не осудит. Ты не тот мальчишка из
бедной семьи, который навсегда сбежал из дому, сказав прости‑прощай
побоям папаши‑пропойцы. Во всяком случае, пока сам не покажешь им
это.