Черную, несущуюся быстрее стрел
Аполлона колесницу и возницу на ней.
Владыка? Угрюмый и Безжалостный?
Богатый и Запирающий Двери?
Колесничий, муж, воин, вор…
– Царь мой…
Потом она стаскивала мой хитон: «Царь
мой, полмира только и судачит о том, как ты под солнечными лучами и
совсем без ничего… Ты обжегся? Признавайся!», пыталась вывернуться
у меня из рук, когда я потянул с ее плеч пеплос. Смеялась, слушая
мой шепот: «Ну и что, вдруг ты тоже обожглась…» Кажется, асфодели
поднимали головки из пепла только слушая этот смех, и на тополях
под гарью начинали набухать почки.
Потом она носилась по миру с нимфами,
сетовала на то, что мало времени, а на западе много сожжено;
рассказывала, что Гелиос не хочет снова подниматься в небо («Царь
мой, что-что ты там сделал с этим Фаэтоном?!»), касалась ладонями
искривленных стволов ив, копалась в своем садике, принимала
слезливые заверения теней в благоговении к Владычице…
И быстрое расставание – «И ничего не
скажешь напоследок?» – прощальная ночь, когда можно спать,
зарывшись носом в нарциссовый аромат кудрей…
А снов не было.
Отступили на мягких лапах – надеясь
вернуться с её уходом.
Тиран низвержен, и для нас
Настал утех веселый час.
Б. Лившиц.
Поступать просто –
сложно.
Ходить напрямик –
трудно.
Этому, наверное, нужно долго
учиться. Наставников нанимать. Платить золотом, годами, кровью,
болью…
У меня как-то не получалось
никогда, даже если пробовал. Привычно сворачивал на обходной путь,
пер через буераки, продирался нехожеными тропами, петлял, лишь бы
не выходить на широкую, понятную, простую дорогу.
Раз вышел, правда, так вышел, а
потом…
Потом – это мое теперь.
Передо мной на черной поверхности
Амсанкта плавают выборы. Легкими рыбками всплывают со дна. Воздуха
в легких все меньше, и не хватает памяти, чтобы выливать –
прозрачностью в черноту, поэтому прежде, чем прикрыть глаза и
выжимать, вытискивать из себя воспоминания, как последние соки из
виноградного жмыха, я оцепенело слежу за игрой выборов в недвижимых
водах.
Плещутся, накатывают друг на
друга. Просятся в руки. Простые, сложные, разные. Отблескивают
кровью смертных сражений, отливают дымом смертного дома, золотом
трона, пустой серой дорогой, летейским забвением… разные.
Один лезет особенно настойчиво –
наверное, учуял близкую себе мысль. Мелькает серебряным боком – или
это слетел с плеча тополиный лист? Лист становится в глазах берегом
озера Мнемозины.