Не помню я этого трона. После боя с
Тифоном Зевс меня в пиршественный зал потащил, не сюда. В
воспоминаниях жены я троны не рассматривал.
А последний трон Громовержца, который
я видел своими глазами, был простым креслом из золота. Искусно
кованным, конечно, но и только. Младший еще на нем норовил то
колчан пристроить, то плащ забыть, Гера на него все шикала…
Ни плащей, ни колчанов на нынешнем
престоле не было. На серебряной подставке по правую руку торчал
здоровенный рог, увитый зеленью и тоже окованный золотом. Рядом
приткнулись два пифоса, пузатых и важных, как
даматы[1] на совете у басилевса. На
ближнем лежит ковшик – смертным на голову божественные дары лить,
небось. Две серебряные скамьи – для Силы и Зависти – по обе стороны
трона.
Тартарские врата могу поставить, что
Зел-Зависть сидит по правую руку – там, где воздвигся трон
Посейдона. На возвышении пониже – так, чтобы смотреть на
Громовержца из почтительной позы. И трон сам пониже, подлокотники в
виде лошадиных морд, зубы у лошадей почему-то оскалены в хохоте.
Спина-раковина по краю отделана дельфинами. Безвкусица.
Понимаю, почему брат захотел
перебраться, куда повыше. Может, если я бы долгие годы сидел на
Олимпе и смотрел на Зевса снизу вверх…
– Владыка?
Гермес стоял у своего трона –
легкого, трепещущего крыльями с подлокотников. То есть, не
трепещут, просто искусно сделаны. Зато змеи на жезле у племянника
извиваются нервно: трогают язычками воздух, нащупывают след
невидимки.
– Почему мы здесь? Они же не придут
сюда?
– Придут. Рано или поздно.
Олимпийские мысли – в олимпийском
зале. У себя в спальне – пропитанной душным сном, с чадящими
прозеленью факелами – я бы не смог. А здесь, пока рассматривал
символы величия Семьи, вдруг собрался.
– Рано или поздно Посейдон явится,
чтобы сесть на трон. Будь спокоен – Жеребец принесется галопом.
Примерить седалище на престол. Объявить себя царем. И тогда…
Гермес приглушенно охнул и плюхнулся
на собственное кресло.
Аресов трон – из червонного золота,
Афины – из белого. Смотрятся друг в друга. Один ощетинился
остриями, другой гладок и звонок, увит ветвями оливы. Скромная
совка прищурила глаза на самом верху – следит.
Интересно, что сказали бы эти двое,
если бы увидели, как на трон отца садится дядюшка? Афина бы не
смолчала, эта Жеребца недолюбливает. А вот Арес скорее найдет общий
язык с Посейдоном, чем с сестрой.