– Выпить?! Так я ж не Дионис – пить в
такой момент. Да и потом, Гефест, когда выпьет, да еще про Прометея
вспомнит – он вообще себя забывает, такое творит… – смолк. С
размаху саданул себя кулаком. Солидно так, по-божественному. –
Понял, Владыка. Где мне вас встретить?
– Во внутреннем дворе. Колесницу они
будут поднимать оттуда.
– Лечу сейчас, – Гермес прищелкнул по
полу подошвами сандалий и скрылся за дверью в противоположной
стене.
Пламя в выложенном драгоценными
камнями очаге пылало золотом. Холодные искры с фальшивым шипением
разбивались об изумруды и сапфиры.
Я повернулся спиной к холодному огню
и последнему, увитому лозой трону. Шагнул за двери.
В коридорах было пусто и тоже
холодно, несмотря на чудесные светильники из осколков колесницы
Гелиоса. Одиноко высились статуи – следы давних подвигов. На
лестнице второго этажа в объятиях друг друга спали две нимфы –
переплелись, смешали светлые и русые пряди. Да не могла же Гера и
впрямь… или обошлось без него, нашла другой способ? Ладно, позже
подумаю.
Постоял, поразмыслил, повернул к
таламу.
Супружеское ложе – точно не то место,
где будут искать Зевса. Ведь все знают, что Громовержец
предпочитает весело проводить время в компании многочисленных
любовниц.
Дверь в спальню оказалась запертой
изнутри на мудреную щеколду – смешное препятствие!
Зевс к очередной избраннице золотым
дождем проливался, а Владыка подземный что – огнем в комнату не
пролезет?!
Пламя в очаге полыхнуло ярко,
багрово, когда я сделал из него шаг в комнату, за описание которой
любой аэд позволил бы с себя кожу содрать.
Правда, описывать особо и нечего.
Ну, пышно отделана, ну, стены в
розовом мраморе. Ковры по стенам – руки Афины. Промахос не
разменивалась, на центральном выткала историю знакомства Геры и
Зевса, на крайних, – их свадьбу. Гея дарит золотые яблочки внучке.
На лице у Геи – ехиднейшая мина, какую только Афина вообразить и
может.
Стена над изголовьем украшена убором
из павлиньих перьев. Священные птицы Геры сильно облысели. Само
ложе – конечно, работы Гефеста, широкое, как арена для кулачного
боя, так что непонятно – собирался на нем Громовержец любить жену
или убираться от нее подальше.
Посреди ложа, богатырски раскинув
руки…
Аэдам – лживым летописцам, на такое
бы лучше не смотреть.
Потому что вот оно – воплощенное
величие. Храпит ничком, слегка приоткрыв рот. Голова повернута
набок, прядь волос свесилась на лицо и приподнимается от каждого
нового всхрапа. Набедренная повязка совсем уползла, и
эгидодержавная задница гордо светит на весь талам. Тончайшие белые
простыни скомканы, легчайшие бирюзовые одеяла отброшены, и кажется,
что Громовержец утопает в пене волн.