«Я договорюсь с дочерьми,
невидимка…»
Тень и тело стали единым целым.
Дрогнули веки, затрепетали ресницы. Из горла донесся тихий всхлип –
звоном расстроенной струны кифары.
Львиная голова – а под ней
человеческая – тяжко качнулась в сторону звука. Звякнули перья.
Неохотно и медленно сын Зевса высвобождал крылья противника от
своей хватки. Что-то хмыкнул, пробормотал назидательно: «Ну, смотри
мне…» – и поднялся.
Тень, гуще тени шагнула к гробнице,
извлекла из каменного саркофага тоненькое, дрожащее тельце. Потом
вход и ночное небо с удивленными звездами загородили широкие плечи.
Геракл со своей добычей отправился радовать друга-Адмета. Видно,
рассудил, что дубинку после подберет. И вообще, кто ее тут возьмет,
эту дубинку, этот, Жестокосердный, вообще подняться не может…
Верная Алкеста, не в силах поверить в
свое спасение, глухо всхлипывала в львиную шкуру.
Ладно, если ей повезет, теперь она
сможет сама спросить у мужа – у бесконечно любящего мужа, почему он
позволил ей занять его место.
Мне тут сейчас другое…
Момента, когда Убийца оказался на
ногах, я не увидел. Измятые крылья дрогнули, кольнули глаза тысячью
острий – и передо мной оказалось совершенно белое, залитое ихором
лицо с горящими глазами. Ударил свистящий шепот:
– Значит, это был ты?!
Впервые на моей памяти Танат был в
таком бешенстве, что забыл о разговорах взглядами. Впрочем, нет, во
взгляде тоже было много.
Взгляд кричал о предательстве.
Я снял шлем и отступил, освобождая
меч, – клинок тут же оказался в руках у своего хозяина.
Жаждущий крови и не желающий
возвращаться в ножны.
На меня Убийца не взглянул и сразу
повернулся к выходу. Туда, где в летней ночи таяли тяжелые шаги и
звучало успокаивающее бурчание Геракла – великого героя, одолевшего
саму смерть.
Ненадолго одолевшего – если только я
не…
Когда я встал на его пути, загородив
выход из толоса, Убийца и не подумал свести крылья и пропасть.
Бегство – путь не для воинов.
Предупреждать он тоже не стал.
Лезвие ушло снизу вверх в коротком
замахе. Черная железная дуга, впитавшая в себя холодную ярость
побежденного, стремилась к моему горлу, и от нее можно было уйти в
уклоне – подставив себя под второй удар, колющий, напоровшись на
ядовитое острие… Или отразить мечом.
Я подождал, пока клинок пройдет свой
путь до середины, а потом поднял руку и взял двузубец, и тот
послушно пришел из подземного мира и зала, в котором был
оставлен.