Невидимка, любимчик Судьбы, ты тоже
принимай лавровый венок – вон, Ананка расчувствовалась, по волосам
ласково гладит. Великий герой жив. Восхищенные аэды в песнях
захлебнутся, растреплют по всей Элладе о герое, который победил
Смерть. Врукопашную одолел мечника! В одной львиной шкуре и при
дубинке – и на бога! Сдавил могучими руками, вернул тень, которая
по непонятным причинам не отправилась за Гермесом-Психопомпом, а
послушно торчала у себя в толосе… Подвиг до небес, славная строчка
в свитке.
– Что в нём такого? – спросил вдруг
Танат. Отвернувшись. Слишком тихо, почти мягко, словно выходя за
вечный, очерченный круг, покидая неизменное поле боя.
– В герое?
– В его свитке.
Я никогда не говорил с Убийцей об
Ананке. О пустоте серого дома, намеках Мойр, свитке той, которая
вращает ось.
А он никогда не говорил мне, о чем
знал или догадывался – первый учитель. Даже в глазах ничего
подобного не мелькало – или я начал хуже читать взгляды?
– Не спрашивал, –- отрезал я
наконец.
Он долго молчал, рассматривая каплю
крови, стекающую по его пальцу. Жертвенной, ягнячьей.
Тоже алой и смертной, как та, которая
течет в венах у Геракла и остальных.
– Боги и до этого спали со смертными,
- наконец сказал Танат. – Полукровки рождались и раньше. А подвиги,
– слово скрежетнуло копьем о панцирь, – можно было пересчитать по
пальцам.
– Ты видел когда-нибудь, как
натаскивают свору псов? – спросил я. Совсем ни к чему спросил. Ни о
чем особенно не думая. Так, скользила, извиваясь, тоненькая,
холодная змейка мысли: что это молчит та, которая за плечами?
Почему больше не гладит по волосам?
– Персей убил Медузу, – Танат
отставил чашу, теперь сидел не шевелясь, – после воевал с Дионисом.
Ясон и его сборище на том корабле…
– Да, – слово упало каплей лавы,
загустевая в воздухе.
Продолжать мы не стали. Будто
мальчишки, в шутку перебрасывающие из рук в руки горячий камень:
коснешься – обожжешься.
И вообще – говорил я Гермесу: не
поминай ты этих, накличешь.
Все, накликал Вестник. Теперь,
небось, и в подземный мир косяками, как на нерест попрут. Подвиги
совершать. В своем бы дворце отбиться…
– Думаешь?
Легко беседовать с тем, кто слышит не
слова, не взгляд – предчувствие, растворенное в воздухе.
Думаю. Можно даже сказать: знаю.
– Знаешь, Убийца, – неспешно
выговорил я, – я вспомнил одного героя. Обезумевшего героя,
которому почему-то надоела слава и опротивели подвиги. Ты его
знаешь. Резал прядь после того, как этот герой разбился после
падения с испуганного молнией Пегаса.