В ближайших окнах загорелся свет.
Из-за двери послышался женский голос:
– Кто там?
– Это Ефремов. Открывай, Марин!
Ихтиандра недоделанного привезли.
Двери больницы открылись. В полосе
света в дверном проеме появился четкий силуэт женщины-медика в
медицинском халате и колпаке.
– Почему недоделанного? – спросила
она, выходя на крыльцо.
– Потому что живой, – ответил старший
сержант. – Хотя, крыша у него протекла: фамилию свою не помнит.
Я все еще не мог опомниться. Для
галлюцинации ощущения были слишком реалистичны. Хотя мне трудно
было судить, раньше галлюцинаций у меня не было. Может так и должно
быть?..
Мы всей толпой вошли в больницу. В
просторном холле под высоким потолком ярко светила большая люстра с
закрашенными белой краской плафонами. Пахло хлоркой и мочой. Как
говорится, бедненько, но чистенько. Каменные мозаичные полы,
местами, заметно вытоптаны. Стены до половины выкрашены в
грязно-желтый цвет, а выше – побелены.
Очень меня впечатлили старые, тысячу
раз покрашенные, застеклённые деревянные межкомнатные двери и
оконные рамы. Окна даже были заклеены от сквозняков полосами белой
ткани. Потрясающие декорации!
Хотя я снова поймал себя на мысли,
что для галлюцинаций это все как-то слишком натурально. И почему
Советский Союз? Мое подсознание зачем-то от стресса меня решило в
детство закинуть?
– Стойте у входа! – приказала врач
нам с Николаевым. – Засрете сейчас здесь всё.
Наконец, я обратил внимание на эту
женщину: она была молода, с красивыми чертами лица, очень строгая и
уставшая. Русые волосы сзади выбивались из-под белого колпака. Она
была очень стройной. Даже белый халат унисекс не мог скрыть её
красивую фигуру. Какая свежая, естественная красота! Давно такой не
видел. Я с удивлением и восхищением смотрел ей вслед, пока она не
скрылась за дверями с надписью «Прием неотложных пациентов».
Николаев стянул с себя сапоги и начал
стаскивать с себя мокрую шинель.
– Раздевайся! Что стоишь? – рявкнул
он на меня.
Я, на всякий случай, начал
расшнуровывать свои потрепанные ботинки.
– Алексей Вениаминович! – обратился
Николаев к старшему сержанту. – Я шапку форменную из-за него в реке
утопил. Что мне теперь будет?
– Расстрел, Николаев! Расстрел, –
ответил Ефремов.
Николаев из кармана форменной рубахи
достал удостоверение. По его растерянному виду я понял, что оно
потекло. Младший милиционер молча протянул свое удостоверение
старшему.