— Господин, но вы можете выбрать любого… — взмолился юный
девичий голос. — Божественных бастардов больше не берегут. Люди
забыли о них, превратили в легенды. Пожалуйста, господин! Выберите
любого!
— И потратить ещё тысячу лет на воспитание? Возиться с
беспомощным ребёнком?! — возмутился старик. — Но его душа… Её уже
не вернуть. Хотя, с другой стороны, разве она так нужна?
— Что вы имеете в виду, господин?
— Сгодится любая. Желательно слабая, которую легко подчинить.
Его тело продолжит службу, питаясь от новой души, — старик
задумчиво хмыкнул и повторил: — Сгодится любая. Но лучше всего —
душа из мира, где нет магии. Её легче всего будет сломать.
— Но он станет куклой, марионеткой… — осторожно заметила
девушка. — Разве вы этого хотели?
— Я хочу, чтобы мои слуги чётко выполняли приказы, а не
занимались бесполезной тратой времени. Так что — выбирай! Из всех
моих детей у тебя самая лёгкая рука.
Голоса постепенно отдалялись и вскоре окончательно затихли, а я
вновь погрузился в беспамятство. В сознание меня вернуло лёгкое
поглаживание — ласковая рука взъерошила волосы, скользнула по лбу,
подбородку, задержалась на шее и приятной тяжестью легла на
грудь.
— Этот! — сказал знакомый девичий голос, и меня дёрнуло куда-то
вниз, крутануло и выбросило в затхлый вонючий полумрак.
Первое, что вернулось, — сильная боль и холод. Я попытался
встать, но ничего не вышло: шевелились у меня только глаза, да и то
— с трудом. Я скосил взгляд и осмотрелся. Тесная камера, железные
прутья, одинокий факел на каменной стене и вбитые в пол цепи,
толщиной с три пальца. Змеились они ко мне, но больше я ничего не
рассмотрел — обзора не хватало.
Тело было деревянным. В прямом смысле слова — когда мне удалось
двинуть рукой, мышцы и суставы буквально заскрипели. Я дотронулся
до бедра — ледяная кожа, твёрдая, как камень. Абсолютно сухой язык,
лёгкие, отказываются дышать. Мне стало страшно.
Я что, труп?!
Я что, труп?
Гм, ну с учётом того, что на мне взорвалась граната, я просто
обязан быть трупом, однако же… Вот он я — валяюсь в какой-то
зловонной дыре и морожу задницу на каменной лавке. Последнее, что я
помнил, — обгоревшую крышу собственной машины. Чёртов Кузнецов! Он
хотел разорить мою фирму, а по итогу разрушил мою жизнь!
Неподъёмным грузом обрушились его слова: “Лучше о своей мамочке
думай! Где она будет гнить без денег дорогого сыночка?” Меня
ошпарило осознанием: мама теперь осталась один на один с болезнью.
Сестра… Да что сестра?