– Это к-к-конец. Ка-к-конец, – прошептал он и зарыдал.
Невысокий номаховец с вислыми хохлацкими усами тронул его концом штыка.
– Вставай, ваше благородие. Нечего на сырой земле сидеть, простынешь.
– Ишь, заботливый, – подумал Номах, поглядывая на них.
– Не мо-мо-могу, – визгливым дребезжащим голосом с трудом выговорил тот, невидяще и непонимающе глядя перед собой. – У меня очень бо-болит г-г-голова.
– Вставай! – хохол снова ткнул офицера штыком.
Тот пошатываясь, с трудом поднялся.
– Пойдём, укажу тебе местечко, где вашего брата в гурт собирают.
– Ты-ты кто? Отойди! Я не м-могу идти. Мне п-п-плохо, – он схватился за виски.
– И что ж? Совсем не пойдёшь, что ли?
– У меня б-болит г-голова!.. – истерично закричал тот.
Хохол с размаху вонзил ему штык глубоко грудь, так что китель натянулся на спине, вытащил с негромким чавканьем, закинул винтовку за спину и неторопливо пошёл по улице.
Из раны ударила кровь. На землю офицер упал уже мёртвым.
Несколько лепестков легли в вишенного цвета лужу и закружились в ней.
Номах отстранил продолжавшего тянуться к нему коня, «ну, будет, будет!», вскочил в седло, и понёсся к центру села.
С подков его ахалтекинца летели комья жирной весенней земли, готовой рожать и цвести.
Говорят, перед смертью человек вспоминает самые значимые моменты своей жизни.
Всё так… Всё так…
Едва хищный, трёхгранный («православие, самодержавие, народность», как шутили офицеры) штык коснулся кителя Алексея Андреевича Николаева, время остановилось, и перед глазами полковника пронеслась цепочка картин его, подошедшей к своему финалу, жизни.
Вот он, семилетний, тонет в деревенском пруду под Екатеринославом. Он не умеет плавать. Товарищ детства, случайно вытолкнувший его на глубину и тоже не умеющий плавать, стоит и бессильно смотрит, как он уходит на дно. Несколько раз Алёше Николаеву удаётся подняться над водой и ухватить глоток воздуха, но сил для этого остаётся всё меньше, ужас и паника съедают их. Вода смыкается над Алёшей, и он, обессиленный, начинает опускаться всё ниже и ниже. В зеленоватой воде перед его лицом суетятся какие-то частицы, солнце играет на изгибах волн, мелькнул похожий на кусочек слюды с тёмными прожилками малёк…
Мальчик уходит всё глубже. Вода над ним темнеет, становится холодно. Исчезают мельтешащие частички, уши болят от давления. Последние пузырьки воздуха вырываются из его рта, и весёлой вереницей уходят наверх. Алёша остаётся один на один со сгущающейся тьмой…