Прошедшая-то ночь была сумасшедшей. Берри, по просьбе Мишеля надевшая
на себя тот самый подарок — крохотные кружевные трусики, и оттого поначалу
ужасно смущавшаяся, позднее, утонув в жарком мареве возбуждения, отиралась и
прижималась, целовала, лизала и прикусывала. А уж сам Мишель —
распаленный, полный страсти и нежности, — кажется, обцеловал ее всю. От
ухоженных пальцев на стройных ногах, до мило розовеющих от возбуждения ушей.
Здесь у Берри совершенно точно была эрогенная зона, потому что стоило
прикоснуться к мочке или обвести кончиком языка раковину, как ее личный запах
тут же становился сильнее. А уж если следом Мишель принимался ласкать ей
соски — нежно-розовые и пухлые, будто какие-нибудь немыслимой вкусноты
пирожные, сверху еще и украшенные маленькими орешками, между ног у Берри сразу
становилось горячо и скользко. И тогда, чувствуя это, Мишель отводил в сторону
узкое черное кружево дорогущих, но очуменно эротичных трусиков и вгонял себя в
податливое тело. Двигался яростно, нетерпеливо, замирая лишь после того, как кончал.
После оставалось только лежать, хватая ртом горячий воздух спальни,
напитанный медово-ореховыми ароматами любви так, что кружилась голова. Лежать,
плавясь от наслаждения. Лежать, уже не жадно, а с неторопливой чувственностью
лаская любовницу. Кончиками пальцев вниз по влажному от пота животу под кружево
трусиков к скользкому от естественной смазки клитору. Нежными касаниями губ к
плечам и шее…
Короче говоря, размечтавшись, Мишель — дебил
великовозрастный — еще какое-то время валялся в постели, глупо улыбаясь и
время от времени утыкаясь носом в подушку рядом, чтобы втянуть в себя запах любимой
женщины и секса. И ведь ни на минуту не возникло сомнений, что и для Берри все
произошедшее между ними — совсем не что-то рядовое, не просто курортный
роман, как она планировала поначалу, а нечто большее.
Но Берри просто взяла и ушла. Не простившись, не объяснившись. Когда
Мишель, которого вдруг стала подгрызать странная, невесть откуда взявшаяся
тревога, все-таки оделся и отправился на поиски, то обнаружил ее комнату
пустой. А молоденькая горничная, которая пылесосила в ней и собирала
использованное белье, дернув плечиком, сообщила лишь, что номер свободен —
прежняя жиличка съехала.