- Господин
виконт де Труайя! Вам предписывается... - голос Папаши Андре затих где-то в конце
длинного коридора, когда маркиз вбежал в комнату и захлопнул за собой дверь.
- Люк! Люк, скорее!
Где ты?
Звать
камердинера пришлось несколько раз, ибо, тот неукоснительно следовал всем
постулатам эпикурейства, которые провозглашались как добродетели в парижском обществе.
Во время послеобеденного отдыха и последующих самостоятельных занятий юных
пажей, Люк Жёди никогда не терял времени. Он вдоволь отсыпался за те часы сна,
которыми вынужден был пожертвовать ради службы юному господину. Ему приходилось
вставать ни свет, ни заря, для того, чтобы приготовить сменное бельё на день, отпрессовать
костюмы как минимум на две смены, накрахмалить кружевные воротнички с манжетами,
выгладить ленты, рюши, отполировать до блеска туфли и кавалерийские сапоги,
начистить шпагу, проверить амуницию, словом, переделать неисчислимое множество
важных дел. Кроме того, требовалось натаскать воды, согреть её для умывания. И только
после того, как всё это было готово, необходимо было разбудить и поднять из
постели самого маркиза, чтобы приготовить его к выходу в должном виде к общему
построению на утренней поверке. И всё это, не считая того, что каждое утро Жёди
приходилось в самом буквальном смысле сражаться с гребнем и щёткой в руках,
чтобы привести хоть в мало-мальски порядочный вид непослушную шевелюру маркиза.
- Изволили
вернуться пораньше, месье? - прикрыв ладонью широкий зевок, спросил Люк,
просунув голову в приоткрытую дверь чуланчика.
- Мне в
караул, - отвечал Франсуа и принялся торопливыми движениями расстёгивать длинный
ряд миниатюрных пуговиц на камзоле. - Помоги мне переодеться. В пажескую форму.
Парадную.
- Стало
быть, в королевских покоях в карауле будете? - констатировал очевидный вывод Жёди,
не спеша на помощь. - Парадный, стало быть, камзол надобно? И какая удача, что
я именно этот костюм нынче утром отпрессовал. Воистину, в моей интуиции наше
спасение.
- Спасение
будет, если я успею переодеться в три минуты, - прервал эти рассуждения
Виллеруа и взялся за концы тесёмок на кружевном воротничке. - Помоги... Помоги
же мне! А то ведь ей-ей порвутся. Папенька всё из твоего жалования выпишет, так
и знай! - пригрозил он камердинеру, который
всегда проявлял склонность к пространным рассуждениям.