– Не совсем, – я отвечаю
с долей сожаления, – сегодня презентация новой коллекции «Сорха-и-Веласко». Я
там буду по работе, но, думаю, пару минут для занимательной беседы со стариной
приятельницей пани Власты смогу найти.
– Кветослава…
Вот теперь на лице
Фанчи чистый ужас, что даже затмевает обычный укор на моё «пани Власта» вместо
«бабушка», и сохранять дальше серьёзное выражение лица не получается, я хохочу,
глядя на неё.
И свёрнутой газетой
по макушке получаю.
– Ты не исправима, –
Фанчи укоризненно качает головой.
А я согласно киваю,
подцепляю одну из булочек, выуживаю её из корзинки и, подставляя лицо палящему вечернему
солнцу, ем.
Тянусь за молоком,
но получаю по руке всё той же газетой.
– Где ты видела,
чтобы леди хомячили в вечерних нарядах? И положи мой кулинарный шедевр на
место!
– Во-первых, я не
леди… – я опасливо отодвигаюсь с кулинарным шедевром, пока не отобрали, смотрю
глазами Кота из «Шрека» и бубню с набитым ртом, доказывая, что да, не леди и
вообще человек некультурный, – во-вторых, стыдно отбирать у убогих первую и,
заметь, последнюю за день еду, а в-третьих, ты мне поможешь с укладкой?
Опасный и
по-настоящему важный вопрос я таки озвучиваю, превосхожу по милоте Кота, давлю
на жалость, совесть, сострадание, гуманность и любовь, которые у Фанчи точно
есть.
Она не может не
любить меня.
Даже, если месяц со
мной не разговаривала из-за обрезанных волос, расценив сие действие как личное
оскорбление.
– Ты сегодня без
Кобо? – Фанчи злорадствует.
Потому что вопли
одного из лучших стилистов и моего друга по моём возвращении из России, осенью,
она слышала хорошо, как и всё Старе Мнесто.
Поддерживала.
А Кобо ругался
одухотворенно, заламывал руки, простирал их к потолку и уверял, что видеть меня
после подобного кощунства не может и что касаться той пакли, в которую я
превратила прекрасную шевелюру, он никогда и ни за что не будет.
И, кажется, не стал.
Не ответил вчера на
кучу моих звонков и тонну сообщений.
– Фанчи… – я пародирую
её укоризненный тон.
Бросаю взгляд на
наручные часы, что не успела ещё снять. Они же показывают шесть, пора
поторапливаться, заканчивать собираться и дискуссировать о возвышенном.
– Убогих девать некуда, – ударяя на первое
слово, она бормочет сердито.
Встает первая и от
моего радостного возгласа морщится, но не уклоняется, даёт поцеловать в
морщинистую щёку и обнять. И на мои заверения, что она лучшая, только
снисходительно фыркает.