– Вы кричали? – его вопрос звучит серьёзно.
Обескураживает.
И правду вызывает.
– Каждый год.
– Думаю, стоит попробовать, – дон Диего
кивает, принимает ответ и к журнальному столику с разложенными украшениями
подходит.
Указывает на рядом стоящее кресло.
– Время, однако, быстротечно. Думаю, нам пора
начать, только… выберете сначала то, что вам ближе всего, – он усаживается во
второе кресло.
Закидывает ногу на ногу, ставит локоть на
подлокотник, подпирает щеку и смотрит с любопытством, что вспыхивает подобно алмазам.
И на край своего кресла я опускаюсь,
разглядываю показанные мне сокровища, переполняюсь восторгом, от которого
перехватывает дыхание.
Мечется взгляд.
…кристально чистое брильянтовое колье в форме
перьев с африканским турмалином Параиба, что не продается, принадлежит семье...
…бирманские рубины оттенка голубиной крови в
парных браслетах…
…серьги с колумбийскими изумрудами, два
идентичных по размеру и качеству камня, на поиски которых ушли, должно быть,
года, десятилетия…
– Этот, – я указываю.
Не осмеливаюсь взять, лишь смотрю, как
надевает перчатки и берет подвеску дон Диего, подносит к свету, отчего камень в
переплетении золота начинает играть всеми оттенками.
Оранжевого.
Розового.
Красного.
– Это рубин? – я спрашиваю завороженно.
Не могу отвести взгляд.
Теряю слова, которых всё равно не хватает, которых
нет ни в одном из известных мне языков, чтобы описать, передать всю красоту и
великолепие этого камня.
– Нет, – дон Диего качает головой, произносит
с благоговением, – это падпараджа, сапфир, что несет в своем название титул
князя, цветок лотоса и восход солнца.
И сам он похож на цвет солнца на восходе.
Или закате.
– Он идеален, лучший из всего, что я видела…
– Из того, что мы с вами видели, да, – дон
Диего поправляет, улыбается грустно, кладет бережно подвеску на место, – но,
говорят, slečna Krainova, эти редкие в наше время пять карат лишь жалкое
подобие Великого Падпараджа. Камня, за который человек может убить, который
может украсть сердце и ради которого можно безрассудно любить. Он был идеален…
Переливался всеми тремя цветами.
Имел больше семидесяти карат.
А после пропал.
– Канул в глубину веков, оставив за собой
кровавый след… – дон Диего чуть склоняет голову, замолкает, и выражение лица у
него становится задумчиво-мечтательным.