– «Поршень прогресса толкают горящие
души! Слушай!..» – уверенно заскандировал Пашка.
Я замер, пробуя на слух.
Нет фальши. Справляется. Молодцы мы –
и он, и я.
У кулисы, нервно переминаясь с ноги
на ногу, выстроилась следующая тройка – в настоящей полевой форме
РККА, арендованной из развалов театрального реквизита. Потертые
«мосинки», что оттягивали девичьи плечи, привез откуда-то военрук –
сразу после того как побывал на нашей первой большой репетиции.
– Девочки! – Я по очереди заглянул им
в зрачки. – Вдохнули. Выдохнули. Расслабили горло. Все будет
хорошо. Три. Два. Один. Пошли!
– «Вставай, страна огромная…» – Соло
Алены, поначалу негромкое, начало свое восхождение в крещендо.
Корни моих волос пропахало колючей дрожью. Мелкая суета, царившая
по эту сторону занавеса, замерла сама собой; молчание зала стало
оглушительным.
«Поразительно, – успел удивиться я, –
как много смысловых пластов впрессовано всего в три слова! Слышишь
– и тебе на плечи опускается глыба той войны, а ты от этого
распрямляешься».
– «Пусть ярость благородная…» – К
голосу солистки, опять ставшему негромким, присоединилось еще два.
Да, эти послабее тянут. Зато хором. Вместе.
Я приник к щелке. Моя Томка стояла с
ближнего края: кирзачи, скатка через плечо… И кокетливо сдвинутая
набок пилотка!
Опять! Опять ведь успела тайком от
меня ее сдвинуть!
Да, на Томе мои педагогические
таланты отчего-то сбоили – она желала выглядеть в военной форме
привлекательно, и баста! Все мои пассажи про художественный образ,
необходимый в этой сцене, проскальзывали мимо ее прекрасных ушек. В
итоге с ней я как режиссер-постановщик оказался наименее
убедителен. Зато, словно в порядке компенсации, из Кузи и Мелкой
можно было лепить, как из пластилина, что душе угодно.
Голоски, правда, у них были хоть и
чистыми, но слабенькими, поэтому номера ставили под «фанеру».
Вытягивали на артистизме. У Мелкой в роли вьетконговки сразу,
словно тут и был, прорезался необходимый светлый трагизм. А из Кузи
вышла ну совершенно неотразимая кубинская партизанка: в гимнастерке
из светло-оливковой ткани (три верхних пуговички которой были
постоянно расстегнуты), в галифе и надвинутом на глаза мягком кепи…
В общем, шел отыгрыш «нашей дрянной девчонки с автоматом». Песня,
пусть и отличная, была не главной изюминкой в ее выступлении:
парням до чертиков нравилось смотреть на то, как она поет. Они
могли делать это вновь и вновь.