Ты души моей окна закрой.
Сколько окон таких в ночи
Горькой, тайной обидой светят
Непонимания сквозняки
Создают все ветра на свете…
Не укрыться от этих ветров,
В чужом доме – всегда февраль.
Двери заперты на засов,
А сквозь щели струится печаль.
Нет названья болезни моей,
И лекарства никто не выдумал.
В этом мире лживых теней
Счастье нам даётся лишь искрами…
Затянулась дорога домой —
Сотни миль по тонкому льду.
Ты души моей окна закрой,
Я хоть каплю тепла сберегу.
Он стоял на распутье меж двух городов,
Угадать пытаясь, какой будет сниться.
Он дорогу спросил у седых облаков,
Облака потянулись в столицу.
Сотни битв за плечами, и вот, наконец,
В золотых куполах утопает небо.
Гордо жителя первопрестольной венец
Он примерил, как странником не был.
Перестал он закат над степями писать,
Лишь Москвы гранитные стены рисует.
Изумрудом купюры в руках уж блестят,
Только сердце всё также тоскует.
Он подумал: сестра,
Но чужой этот кров
Он мечтал, что жена,
Продается любовь.
Из картины изъяли душу,
Не спастись от гранитных оков.
«Ты беги! А не то продадут по частям,
Кисти, краски, глаза и руки», —
Так сказали ветра, он поверил ветрам,
И впервые был счастлив разлуке.
Ветры с севера дули и звали скорей,
Где в Невы зеркалах отражается вечность,
А над ней Питер плавит янтарь фонарей,
Отрицая жизни беспечность.
Гордый граф, его светлый взгляд —
– самый чистый речной песок.
Правда в замках его жива,
Но отвержен он и одинок.
Принимает он всех у себя,
Но не станет топить камин.
Лишь объедки с его стола
Предлагают гостям дорогим.
Брось, художник! Вернись домой,
Там весна будет только твоей,
Хранят стены очерк твоих теней,
Только там обретешь ты покой.
(Москва – Петербург, май 2002)
В чужом лице тебя увидеть вновь,
Предчувствуя твоё не первое рожденье.
В другой любви твоя живёт любовь,
И песен не твоих с твоими песнями сплетенье.
И в отголосках снов и слов
Твои я мысли снова слышу.
И домом ставший чужой кров