Французская ария на немецкий лад
А этот рассказ – уже не легенда, а реальная история. Около 1717 года в Дрезден приехал французский виртуоз-органист Маршан. Своей блестящей игрой он успел к этому времени обворожить весь бомонд Франции. По мнению большинства критиков, он решительно затмевал собою всех остальных музыкантов Европы. Однако королю Саксонии вскоре доложили, что кое-кто из немецких музыкантов говорит, будто бы в Веймаре живет человек, способный соперничать с французским гением. И это не кто иной, как Иоганн Себастьян Бах, обычный церковный органист. Впрочем, наверное, не совсем обычный, раз о нем все говорят. Король немедленно отправляет Баху приглашение посетить Дрезден.
Ко дню приезда Баха французский виртуоз уже успел произвести фурор среди местной публики. Королевский капельмейстер Волюмье трепетал за свою артистическую репутацию и боялся потерять место, чувствуя, что француз отберет у него все. Можно легко догадаться, как доволен он был приездом Баха.
В назначенный день и час благородное собрание расположилось слушать двух гениев – французского и немецкого. Первым за клавесин сел Маршан. Он заиграл блестящую французскую арию, красивую и мелодичную, насыщенную всевозможными украшениями и блистательными вариациями… Публика буквально качала головой в такт легко льющейся мелодии. Когда французский артист взял последний аккорд, слушатели разразились громкими рукоплесканиями, со всех сторон поздравляя его с новым успехом и удивляясь артистичности в исполнении особенно трудных мест в сыгранной арии. Успех был очевиден и неоспорим. Чем может ответить на это немецкий музыкант?
Сыграть им серьезную музыку? Конечно же нет! Этой публике требуется нечто более простое, блестящее и внешне красивое. Что же тогда сыграть? И тут Бах находит решение. Сев за клавесин и сыграв несколько вступительных аккордов, он вдруг неожиданно заиграл ту же самую французскую арию, которую только что перед ним исполнял Маршан.
Все присутствующие поначалу пришли в некоторое замешательство, затем чувство растерянности сменилось удивлением и восхищением. Иначе и быть не могло: Бах играл по памяти только что прослушанную пьесу, сохраняя все украшения французского виртуоза и повторяя все его вариации одну за другой, но, закончив последнюю из них, он перешел к вариациям собственного изобретения, гораздо более изящным, трудным и блестящим. Сыграв двенадцать собственных, на ходу импровизированных вариаций, Бах закончил пьесу и встал. Оглушительный гром аплодисментов и самые настоящие овации не оставляли никакого сомнения, кто из виртуозов превзошел другого.