Вот же ж, какая ничтожная и мелкая
роль становятся у этого зятя английского короля Эдуарда VII!
И кайзер Германии Вильгельм II, когда
приезжал в российское посольство в Берлине по поводу тогда еще раны
Михаила Александровича, в первую очередь думал о не родственных
связях. Точнее, он о них совсем не думал, а тщеславно мечтал, что
вот этот русский, имеющий ореол победителя, приедет в Европу. Что
талант полководца, что воинская удача, в первую очередь орднунг,
который есть у немецких войск и совсем нет у варварской России. Так
что он лишь бы приехал в Европу!
Так думал Вильгельм II и убедил Франца Иосифа I. А Михаил
Александрович совсем не вспоминал о мире, не зная, что сам мир в
это время часто припоминал о нем, при чем так неприлично и плохо.
Цесаревич же, ныне доживший до должности Главнокомандующего
Маньчжурской армии и чина генерал-фельдмаршала, все еще думал о
разгроме коварных японцев.
Михаил Александрович вытащил из ножен
большую кавалерийскую саблю. Не свою, та была рядом. Хотя и эта как
бы своя. Наградная. Брат император Николай II официально подарил
(наградил). В императорском рескрипте по этому поводу было
милостиво написано: «За победоносное командование Маньчжурской
армией и сломанную в боях саблю».
И не надоело еще им? Давно уже не
шутка и даже не издевательство. Даже отец жены Марии прислал
большой рыцарский кинжал. Не на замену, а в дополнение.
Кстати, о Мари. Приехала-таки и не
одна, а с ребенком. Сыном Николаем Михайловичем, ха-ха.
Железнодорожное сообщение на огромных
сибирских просторах тоже вещь медлительная. После телеграммы из
Санкт-Петербурга уже и обругал жену (тащить ребенка на такое
расстояние) и порадовался (жена все же едет) и даже задумался об
отношениях жены и любовницы. Не чужие же обе. Тем более, он своей
задницей чувствовал – в покое его не оставят. Если начнутся ссоры,
обязательно втянут, не третьей стороной, так арбитром.
И пока одна мама его ребенка
(официального) тащилась в персональном вагоне по Сибири, он
попытался другую маму его ребенка (уже не официального) не убрать,
так хотя бы отодвинуть. Понимать должна – то любовница, а то
официальная жена.
Ага, послушала она его. Два раза и с
лихим подсвистом. Сначала старательно уходила от разговора. А
потом, когда оказалась прижата к условной стене логических доводов
раздраженно заявила (он же виноват!):