Сокрушительно при этом ошибившись. В
выборе этой самой двери.
«Боженьки», – с уважением подумал я,
озирая стены, увешанные рамочками. За стеклами распласталось что-то
крылатое и местами яркое. Бабочки, стрекозы и цикады мрачновато,
как покойники из разоряемого склепа, посматривали на книжные полки.
И на длинную доску, увешанную какими-то схемами.
Мрачнее всего здешнее разнообразие
пялилось на широкий стол, за которым восседал хозяин помещения.
Этот как раз решил увеличить количество рамочек еще на одну, потому
повернулся в сторону окна и обозревал что-то яркое у себя на
ладони.
– Архонт Вериэлла, – прошелестел тип,
слегка склоняя голову и не переставая любоваться тварью у себя на
ладони. – Совершенно особый вид. Рождается бесцветным. До корня
иссушает цветы, соком которых питается, но зато и впитывает в себя
их краски. Больше цветов – больше яркости в крыльях.
– Черти водные, красота какая, –
восхитился я с запредельной честностью в голосе. Пытаясь при этом
понять – где я мог слышать голос. Вроде как, у меня в знакомых не
было кучи бабочколюбов… ой, нет. Нет-нет-нет.
Страх пришел сразу, без
дополнительных расшаркиваний. Стоило ему самую малость повернуться,
услышав мой голос – и я словно грохнулся в воду, провалился в
прошлое. Стоял, глядя в точеный профиль, похожий на профиль Стрелка
на статуях. И ощущал спиной, что дверь как-то запредельно далеко –
целых полшага. И что я вряд ли успею заорать «Привет, я Кейн, я тут
новенький, приятно познакомиться, до свидания», а после этого
выскочить в эту самую дверь, избежав его взгляда.
Значит, остается выдерживать этот
самый взгляд – холодный, неотступный, нацеленный взгляд хищника,
брови чуть приподняты в мнимом изумлении. Одна надежда – с Рифов
двенадцать лет прошло. Я за это время оброс, обрюзг и
растолстел.
Никогда не был так влюблен в свою
щетину.
– Мы не встречались раньше?
Тяжелая дверь грохнула, и
зазвучали неспешные, размеренные шаги по коридору. Наши костоломы
так не ходили: бегали торопливо, сгорбившись, вечно что-то жуя на
ходу, перехрюкиваясь шуточками или известиями: в таком-то блоке
попытка бунта, а там-то трое подохли от водяной чумы.
– На выход! – бухнуло лениво, и
тогда-то мы и встретились с ним взглядом впервые.
Мешковатая серая форма сидела на
новеньком слишком ладно и привычно, будто он в ней родился, а жезл
охранника он держал небрежно, двумя пальцами, будто тот и не был
ему нужен.