Едва первые капли крови упали на
отсвечивающие фиолетовым сиянием линии пентаграммы, удерживающая
меня хватка исчезла. Резанувший меня скальпелем шпик шагнул назад,
занимая свое место на боковом луче звезды справа от меня. Все
четверо замерли в одинаковых позах, взявшись за руки – а те двое,
что стояли от меня по бокам, положили руки мне на плечи. И у всех
четверых одновременно закатились глаза. Как у Софи недавно. Понятно
– там младшая сестра страховала старшую, а здесь вся четверка
страхует светловолосую дознавательницу, которая решила рискнуть и
попробовать вытащить из моей головы информацию.
Линии пентаграммы загорелись ярче, и
меня снова сковало недвижимостью. Две холодные ладони легли мне на
шею сзади. Аккуратно и мягко, можно даже сказать нежно. Разительное
отличие от крючковатых пальцев шпиков, впившихся мне в плечи.
От касания дознавательницы меня как
будто прессом начало сжимать. Не физические ощущения, а ментальные
– сознание будто выдавливало, отделяло от тела; я снова оказался в
том самом состоянии беспомощности, в котором пришел в себя сразу
после удара молнии. Вот только сейчас не было никакой боли и
практически никаких неудобств. Поистине, уровень владения
дознавательницы разительно отличается от неумелой Марии, которая
загубила две попытки во время недавнего ритуала.
Светловолосая магистр-ментат начала
работать: я почувствовал мягкий рывок – и меня, мое сознание,
словно выдернули из тела – как рыбу из воды. Я вдруг увидел себя на
бескрайней белоснежной платформе, под белоснежным небом. Смотрел
сам на себя как будто сбоку-сверху, в изометрической проекции как в
играх по типу Дьябло.
Я стоял на коленях, как и сейчас в
пентаграмме, за мной стояла дознавательница. Только сейчас она не в
сером мундире, а в обтягивающем белом платье и с распущенными
волосами. Сам я тоже в белоснежной робе – похоже, здесь всех в
белое переодевает. Ноги у меня, кстати, как и у светловолосой
дознавательницы, босые. Белые тапочки в этом измерении не положены,
что внушило некоторую надежду.
Несколько минут ничего не
происходило; я ощущал себя двойственно – вроде бы смотрел прямо
перед собой, в белоснежное бескрайнее ничего, и одновременно
наблюдал сверху-сбоку за нами обоими.
Белоснежное сияние как-то неожиданно
вдруг исчезло, и я увидел перед глазами странную картинку.
Несколько секунд абсолютного непонимания, потом догадался – я
смотрю глазами младенца, лежащего в детской кроватке. Надо мной
вертится музыкальная игрушка, наклоняется женское лицо. Черты не
разобрать, в окно светит солнце, вижу только силуэт.