Свобода… Иду и на радостях тихо насвистываю весеннюю припевку
про тающий снег. Не скажу, что учился я зря – всё ж теперь, и
читать, писать умею, и с со счётом ещё больше дружу, и другого
полезного всякого кучу узнал, и с оружием нынче чуток управляюсь
получше, и друзей обрёл новых, а всё равно в целом мукой та школа
была. Второй раз не пошёл бы. Да и не светит теперь.
Лео с батей сразу на повозке уехал, Лымарь с Растом свернули три
перекрёстка назад, а с Микитой мы распрощались пару минут всего
как. Мой дом дальше всего от храма, на другом конце города. Но
прогулка приятная.
Зайти что ли, бумагу свою сразу подправить? Долей-то у меня
теперь сильно поболе, чем написано там. Хотя… Вдруг на Фате не
принято троерост свой показывать? А вдруг принято? Да и до Фата
того ещё пилить и пилить. Лучше сделаю.
До ворот невелик крюк – там бесплатно мне числа поправят. Зашёл,
очередь на десяток минут отстоял. Теперь моей бумагой можно смело
людей пугать. Пятьдесят пять долей крепи, шестьдесят две силы, а в
ловкости, так и вовсе, за сотню перевалил – сто шесть там долей у
меня. Кто бы сказал год назад, что возвышусь так сильно, никогда не
поверил бы. Богатырь настоящий. И одарённый к тому же. Ещё бы свой
новый дар пробудить как-нибудь…
Вот уже и моя Ткацкая улица. Кроме младших все сейчас на работе,
но Лина всяко должна воротившемуся домой мужику стол накрыть.
Знает, что сегодня мой выпуск. Завтрак был давно, а обедом
накормить учеников на дорожку в школе почему-то не захотели. Ну и
ладно – достала уже их казённая жрачка. Вейкиных щей навернуть бы
сейчас…
Так… Кого-то сейчас наругаю. Наружная дверь не заперта. Разулся
в прихожке, шапку с курткой на крюк. Пахнет вкусно из горницы.
Напекли мне чего-то.
– А вот и братишка ваш, – толкнув дверь, шагаю я внутрь.
И тут же, сбитый с ног, лечу на пол.
– Бросай нож! А то шею сопле сверну!
Дверь, через которую я только что вошёл, уже захлопнута. Её
закрывает собой здоровяк с длинным кинжалом в руке. Ещё двое
вооружённых мужиков стерегут окна и выход во двор. Видно, прятались
за накрытом длинной скатёркой столом. Четвёртый у лестницы держит
Зуйку и Важика. Пятый, тот, что орёт, зажал шею Фоки рукой, а в
другой сжимает короткий и узкий меч. Этот у печки. Судя по богатой
одежде – хотя остальные тоже далеко не оборванцы – этот у них за
главного.